Компас

Мы, молодые французские ученые, вместе с нашими иранскими товарищами наблюдали за событиями в основном со стороны; однако никто — подчеркиваю, никто (помимо, возможно, наших разведывательных служб при посольстве, но я в этом сомневаюсь) — не мог себе представить, что ожидало нас в следующем году. Кроме, разумеется, Фредерика Лиоте, который не только представлял себе, что могло произойти — свержение шаха, революция, — но и хотел этого. Он стал революционером. Мы все реже видели его. От Азры я знал, что он участвовал в крохотной боевой группе прогрессивных исламистов (в то время это слово имело иное значение), мечтавшей воплотить в жизнь революционные идеи Али Шариати. Я спросил у Азры, принял ли Лиоте ислам, — она в изумлении посмотрела на меня, словно ничего не поняла. Для нее Лахути был настолько иранцем, что его шиизм подразумевался сам собой, а если ему пришлось принимать ислам, так это он сделал давным-давно. Разумеется, и я это подчеркиваю, всегда есть более-менее просвещенные верующие, и они всегда будут в ирановедении и в исламоведении в целом. Как-нибудь я вам расскажу историю одной французской коллеги, которая в момент кончины Хомейни в 1989 году выплакала все слезы, выкрикивая „Имам умер! Имам умер!“, и чуть не умерла от горя на кладбище Бехеште-Захра, в самой гуще толпы, которую в день похорон обрызгивали розовой водой с вертолетов. Она открыла для себя Иран несколькими месяцами раньше. Но это не случай Лиоте. Я знал, он не отличался набожностью. Не обладал ни рвением неофита, ни той мистической силой, которая ощущается в некоторых верующих. Совершенно невероятно, но он был шиитом, как любой иранец, искренне и без принуждения. Из сопереживания. Я даже не уверен, ощущал ли он себя настоящим правоверным. Но его вдохновляли идеи Шариати о красном шиизме — шиизме мучеников, революционного действия, противостоящем черному шиизму траура и пассивности. Возможность сделать ислам силой обновления, стремление Ирана черпать в самом себе идеи своей собственной революции приводили его в восторг. Я находил забавным (и не я один), что Шариати получил образование во Франции; он слушал лекции Массиньона и Берка[568]; научным руководителем его диссертации был Лазар[569]. Али Шариати, самый иранский или, по крайней мере, самый шиитский философ иранской революции, выстроил свою теорию, ориентируясь на французских востоковедов. Это должно вам понравиться, Сара. Еще один кирпичик в вашу космополитическую концепцию общего дома. Интересно, а Эдвард Саид упоминает Шариати?

— О да, уверена, в „Культуре и империализме“. Но я не помню, в каких словах».