Компас

Но в тот день вопрос об отеле не вставал: нам пришла в голову нелепая мысль заночевать в крепости Факр эд-Дин, чтобы полюбоваться на закате и восходе красотой города. Разумеется, у нас не было при себе ничего нужного для такого ночлега; мы с Бильгером напихали в его внедорожник пять или шесть одеял, которые должны были заменить матрасы и спальные мешки, несколько подушек, тарелки, стаканы и приборы, бутылки ливанского вина и араки и даже маленький металлический мангал с его террасы. Кроме Сары, в этой экспедиции участвовал еще кое-кто — улыбчивая французская женщина-историк, брюнетка с длинными волосами, и ее друг, такой же улыбчивый брюнет; полагаю, что сегодня он в качестве журналиста разъезжает по Среднему Востоку, работая на несколько французских газет, а в то время мечтал о престижной должности в каком-нибудь американском университете; мне кажется, Сара поддерживает отношения с этой приятной парой, соединявшей в себе красоту и интеллект. Странно все-таки, что, кроме Сары и Бильгера, я не завел себе друзей в Дамаске ни среди сирийцев, ни среди востоковедов; впрочем, я прекрасно понимаю, до какой степени был тогда невыносим со своими претензиями и требованиями; к счастью, со временем я сильно изменился к лучшему, хотя, должен признать, это не помогло мне завязать новые знакомства и активно участвовать в общественной жизни. Если бы Бильгера не обуяло безумие, если бы Сара не была так недостижима, они оба, несомненно, стали бы связующим звеном с тем прошлым, что стучится ко мне по ночам; как же звали тех молодых французских историков? — девушку, кажется, Жанна… нет, Жюли, а парня — Франсуа-Мари, я помню его худощавое лицо, обрамленное темной бородкой, и — вот тайна обаяния личности! — его юмор и хитроватый взгляд, которые компенсировали общую жесткость характера; да, память — единственное, что меня не покинуло, что не ослабло, в отличие от тела: помню, что в середине дня мы купили мясо у торговца в современной части Пальмиры, кровь только что зарезанного ягненка капала на тротуар перед витриной лавки, в которой висели на железных крючьях легкие, трахея и сердце животного, — в Сирии не до́лжно забывать, что нежное мясо для шашлыка принадлежит зарезанному млекопитающему, покрытому шерстью и блеющему, вот почему его внутренности украшают прилавки мясников.

Бог — главный враг баранов; непонятно, по какой ужасной причине Он выбрал одного из них, чтобы в момент жертвоприношения подменить сына Авраама ягненком, а не муравьем или розой, чем обрек этих несчастных животных на смерть от ножа человека на веки вечные. И разумеется, именно Саре (забавное библейское совпадение) были поручены закупки провизии, не только потому, что ее не пугал вид крови и еще теплых туш, но, главное, потому, что ее знание местного диалекта и яркая внешность неизменно обеспечивали нам лучшее качество товара и более чем скромную цену, когда платила она: нередко хозяева лавок, зачарованные красотой этого рыжеволосого ангела с сияющей улыбкой на алых губах, пытались подольше удержать ее около себя, для чего отказывались назначать цену за свои продукты. Современная Пальмира, расположенная к северу от оазиса, представляла собой правильный четырехугольник, застроенный низкими домами из скверного бетона, ограниченный с севера и северо-востока аэропортом и мрачным зданием тюрьмы, самой знаменитой во всей Сирии; это строение было окрашено в черный и кроваво-красный цвета, напоминавшие о цветах сирийского знамени, которые асадовская династия распространила на всей территории страны; в ее камерах ежедневно применялись самые жестокие пытки и казни, напоминавшие средневековые, и эта жуткая рутина преследовала лишь одну цель — всеобщий страх, повсеместное распространение мертвящего, нечеловеческого ужаса.

Больше всего Сару интересовали в Пальмире — помимо величественной красоты руин и кошмаров режима Асада — следы здешнего пребывания Аннемари Шварценбах и ее странной подруги Марги д’Андюрен, хозяйки отеля «Зенобия» в начале тридцатых годов, где и проживала Аннемари; сидя вокруг костра перед цитаделью Факр эд-Дин, мы провели бо́льшую часть ночи за поочередными рассказами историй, устроив подлинное заседание — Maqâma, изысканный арабский литературный жанр повествования на заданный сюжет, где персонажи передают друг другу слово; в ту ночь мы создали там Maqâma tadmoriyya — заседание в Пальмире.