Компас

Пассажир(внезапно впадая в панику). Мне кажется, это, скорее, какие-то машины мчатся по пустыне. Похоже на танки. (Водителю.) Ты уверен, что мы выбрали верное направление? Смотри, судя по твоему компасу, мы едем на северо-запад, а не на север.

Водитель(обиженно). Да я сто раз ездил по этой дороге. Это правильная дорога… ну разве что они недавно заасфальтировали еще одну.

Пассажир(сдержанно). Ты прав, она выглядит совсем новенькой, эта дорога.

Пассажирка(добавляя сарказма). И асфальт слишком гладок для обычного шоссе.

Водитель(разъяренно). Ладно, вы, трусы, если вам угодно, я могу и развернуться. Скажите пожалуйста, какие мы пугливые!

В конце концов Бильгер дал задний ход, разгневанный вдвойне — тем, что ошибся дорогой, и тем, что его посмели остановить какие-то военные маневры; мы вернулись к пропускному пункту, где та же пара запыленных часовых опустила перед нами цепь так же флегматично, как в первый раз; теперь мы успели, с помощью Сары, расшифровать небрежно намалеванную на деревянном щите надпись, гласившую: «Военная территория — Опасно — Доступ закрыт». Кажется дикостью, что эти танки и пулеметы, увиденные нами на маневрах, служат сегодня оружием борьбы с мятежниками, изничтожают целые города, убивают их жителей. Мы частенько посмеивались над оборванными сирийскими солдатами, сидевшими на обочине, в тени стареньких заглохших советских джипов с задранными капотами, в тщетном ожидании машины техпомощи. Как будто эта армия была бессильна перед нами, как будто она и не способна была воевать; режим Асада и его танки казались нам детскими игрушками, картонными макетами, дурацкими граффити на стенах городских и деревенских домов; за этим внешним развалом армии, никчемностью правителей и хвастливыми плакатами мы не замечали реальности, в которой царили страх, смерть и пытки, а за произволом солдат, как бы скверно они ни были одеты, не разглядели опасности полного разрушения и безграничной жестокости.

В тот день Бильгер все же взял реванш: уязвленный до глубины души своим промахом, он дулся бо́льшую часть дня, зато позже, когда мы разыскали, в нескольких километрах от Пальмиры, то место, где действительно находилась развилка, которую мы проворонили, и свернули на другую дорогу (в гораздо худшем состоянии, что и объясняет нашу ошибку), идущую прямо на север, через каменистые холмы, он предложил показать нам волшебное место — знаменитый Каср аль-Хейр[313], старинный дворец времен Омейядов, датированный концом VII века, место отдыха и увеселений, куда съезжались дамасские халифы, чтобы охотиться на газелей, услаждать себя музыкой и пить вино со своими друзьями и приближенными, такое густое, такое терпкое и хмельное, что приходилось разбавлять его водой; по рассказам Сары, поэты той эпохи описывали эту смесь нектара и воды как взрывчатую, из которой даже искры выбивались; вино в кубке было кроваво-красным, точно петушиный гребень. Бильгер объяснил, что Каср аль-Хейр славился изумительными фресками — сценами охоты и пиров, но не только ими, а еще и музыкальными сюжетами: на одной из них, самой знаменитой, был изображен музыкант с лютней, аккомпанирующий певице, и хотя эти фрески, конечно, давно вывезли из дворца, мысль о посещении столь достославного места необыкновенно взволновала нас. Тогда я, конечно, не знал, что первым этот замок обнаружил и описал Алоис Музиль во время своей второй экспедиции. Чтобы попасть туда, нужно было проехать километров двадцать прямо на север, по узкому асфальтовому шоссе, затем свернуть на восток, где дороги, ведущие в пустыню, спутывались в настоящий лабиринт; наша карта была весьма приблизительной, но Бильгер уверял, что найдет этот дворец с закрытыми глазами: он, мол, уже бывал в нем, а само здание — по его словам, высокое, как крепость, — видно издалека.