«Компашка», или как меня выживали из СССР

— А я возьми да и скажи ему неострожно, что никакой вы не диссидент, а такой же советский человек, как и все остальные, и с советским паспортом едете читать лекции в Америку. Вот, наверное, после этого сразу всё и повернулось назад, — с видимой печалью проговорил мне Виталий Алексеевич.

Я понял, что человеком этим был всё тот же Егор Кузьмич Лигачев.

[Должен заметить, что в истории с публикацией мною статьи о Сталине и Лысенко в «Огоньке» Ося Атабеков повел себя необычным для него способом. Когда моя статья вышла в двух номерах, в редакцию журнала с нарочным было доставлено подписанное семью человеками письмо с опровержением правдивости моего труда и с утверждениями, что я — аморальный человек и никчемный ученый. Письмо подписала бригада тех, кто пытался утопить меня раньше, и несколько новых холуев Муромцева в моем бывшем институте — Т. П. Тихоненко, О. С. Мелик-Саркисов,

С. А. Меликова, С. К. Завраев, P.M. Каспарян, М. Ф. Шемякин и Л. М. Краснопольская. В письме давалась ссылка на И. Г. Атабекова, якобы разделявшего их взгляды. Узнав об этом, Атабеков от такой трактовки своих взглядов публично отказался. Он написал в редакцию «Огонька» свое письмо, в котором отмечал, что в прошлом имел «критическую позицию в отношении докторской диссертации В. Н. Сойфера (1975 год), которая никак не влияет на оценку статьи «Горький плод». В последнем случае автор выступает в роли публициста и историка науки.

В связи с этим я считаю своим долгом заявить, что оцениваю эту статью весьма высоко. Конечно, она опубликована, к сожалению, слишком поздно, однако написана убедительно, живо и, несомненно, профессионально».

Письма Мишустина, Сюрина, Струнникова, бригады критиков из моего бывшего института, а также письмо Атабекова появились в «Огоньке» в апреле, когда нас в стране уже не было. Там же было помещено длинное объяснение от редакции, из которого вытекало, что ни один факт в моей статье никто опровергнуть не смог. Намек между строк был прозрачен: даже КГБ не сумел прицепиться ни к чему. Позже Коротич говорил мне, как был поражен, что ни к одной запятой придраться не смогли. Мне было очень приятно читать сильные письма в редакцию двух крупнейших советских биологов, академиков М. Х. Чайлахяна и A. Л. Тахтаджяна, бесстрашно поддержавших меня, и опубликованные также в мою защиту письма В. Я. Александрова, Г. А. Дворкина, В. И. Иванова, М. Д. Голубовского и М. Д. Франк-Каменецкого.]

* * *

13 марта 1988 года, в воскресенье, мы вылетели из Москвы в Вену, а 27 апреля попали в объятия наших друзей, собравшихся в аэропорту Кеннеди из разных уголков Америки. С 1 мая я начал работать в замечательном университете, одном из самых больших университетов мира — Охайском.

Где-то далеко осталась Москва — город, в котором родились наши дети, в котором осталась жить наша дочь, наши друзья, где как миг пролетели годы надежд и горестей.