«Компашка», или как меня выживали из СССР

Сейчас, когда огромная страна оказалась вовлеченной в вихрь перемен, всё больше надежд появляется на то, что грязная сила партийных чинуш и рожденных ими всесильных «органов КГБ» не сможет сломать все ростки нового, которые продираются сквозь завалы на пути демократизации.

В связи с этим хочу коснуться заявления Володина на XIX партконференции о том, что я «дезертировал с фронта перестройки» и «теперь готов давать советы из-за рубежа». Это далеко от истины.

Именно такие, как Володин, и иже с ним, выпихивали меня за границу, а теперь разглагольствуют на эту тему. Было бы лучше, на мой взгляд, если бы ростовский партийный секретарь поговорил (или хотя бы задумался всерьез) о том, куда исчезло мясо из продуктовых магазинов Ростова, почему знаменитые некогда ростовские почвы потеряли свое плодородие, а красавец Дон превратился в сточную канаву; как это вышло, что засилье лысенковцев и сегодня угнетает отечественную науку.

Что касается советов: право, ему я никаких советов не давал. Желающий же их услышать — да услышит. А я был бы рад, если бы Володин постарался отойти от догм и попробовал понять, о чем идет речь в моих работах, опубликованных в Москве, напечатанных в Париже, Вашингтоне, Мюнхене, Лос-Анджелесе, Чикаго или Балтиморе.

Будучи осторожным оптимистом по натуре, я верю, что недалеко то время, когда статьи таких, как я, бывших советских, а теперь американских, французских или немецких жителей, напечатают и на нашей родине. Верю, что наши мысли не пропадут бесследно. Для этого мы и живем на свете.

А кто больше любил свою родину — тот, кто довел свой народ до обнищания, кто бросал своих сородичей в тюрьмы, лагеря и психушки, кто надругался над своими соотечественниками, кто расхищал национальное богатство, или же тот, кто боролся против всего этого, — рассудит История.

Говорю я об этом без ожесточения. Но ведь это истина, что придет время — и каждый из нас будет отвечать за свои грехи и проступки, причем, кто выше вознесся, с того и спрос будет более строгим. Тогда уже за спины Лигачевых даже члену ЦК КПСС Володину не спрятаться.

15. Новая жизнь

В день, когда мы с женой в конце 1978 года подали заявление о желании выехать из СССР, мы приготовились к тому, что надолго окажемся отвергнутыми в обществе. Слухи о нашем решении носились по Москве уже около месяца — с момента получения первой справки на работе, а справок этих понадобилось много, и из каждого места круги разносились всё шире. Вернувшись домой из ОВИРа, я решил заняться своим любимым видом отдыха — засел в ванную печатать фотографии. У меня накопилось много отснятых пленок. Как я ни любил процесс печати, но времени вечно не хватало, а тут мне Турбин сказал, чтобы я недели две не появлялся на работе: я был первым в институте человеком, решившимся на эту крайнюю меру, и он видимо хотел использовать эти две недели для консультаций с начальством. Не скрою, на душе было неспокойно.

Часа через два в дверь кто-то позвонил. Я знал, что за подачей заявления следует визит участкового милиционера. С этого начиналось психологическое давление на «подавантов», но что-то в моем случае, подумал я, власти слишком проворны. Жена открыла дверь не сразу, наверное, и она раздумывала, кто бы мог нас в такой день навестить. Звонок повторился второй раз, потом третий.

Голос вошедшего мне не был хорошо знаком, но тон его речи был дружественный, я услышал, что и Нина тоже говорила что-то радостное. Я, как мог, скорее рассовал фотобумагу по конвертам, вынул из фиксажа последние отпечатки и вышел в прихожую. И — глазам своим не поверил. Новосибирский генетик профессор Л. И. Корочкин встретил меня с объятиями и словами: «Вы что же, нехорошие люди, решили уехать, ни слова не сказали, не попрощались, кто так делает?!». Оказалось, что в этот день во Всесоюзном обществе генетиков проводилось какое-то совещание, съехались ведущие генетики со всей страны, новость о моем решении тут же стала всем известной, и вот Леонид Иванович решил нас проведать. Рады мы ему были несказанно. Только он разделся, звонок в дверь повторился — еще один гость, заведующий кафедрой генетики Вильнюсского университета Витаутас Ранчялис, пришел к нам. Затем третий звонок и четвертый. Друзья с разных концов страны собрались тогда у нас дома. Мои ожидания полной изоляции, слава Богу, не подтвердились.

В те годы эти постоянные контакты стали для нас животворными. Я понял, что даже если мы уедем, родина для нас не останется далекой географической категорией, отмеченной красным цветом на карте. Я знал, что там будут не только кладбища, где похоронены наши родители и предки, но есть много друзей, с которыми мы сохраним отношения до смерти.

Я оказался счастливым человеком: из близких друзей я потерял только одного, но зато приобрел много новых друзей как в среде «отказников» — таких, как гроссмейстер Борис Гулько и его жена Аня Ахшарумова, так и в среде обычных советских ученых.