Комплекс прошлого

После экзаменов я отправилась в Лондон и не видела Джерри Лейк еще неделю. Ее последнюю неделю в статусе Божественной. Все это время я жила с крестной в Кенсингтоне. Каждый вечер после ужина моя крестная и ее муж проводили за просмотром выпуска девятичасовых новостей, а я заходила в их библиотеку, наливала себе стакан тернового джина из винного шкафа и звонила Лорен. В этот раз, когда она ответила, я услышала, как громко работает ее телевизор и кричит мать из кухни.

– Кто звонит в такой час?

– Никто, мама. – Лорен вытащила телефон в коридор. – Это меня.

– Прекрасно, Жозефина, – сказала Лорен. – Она, наверное, думает, что у меня есть парень или что-то в этом роде.

– Прости, – я хихикнула. – Твой отец будет беситься?

– Он в пабе.

– С твоим братом? – спросила я как можно небрежнее.

– Откуда мне, блин, знать?

Я услышала шорох, когда она зажала телефон между подбородком и плечом. Я представила, как она сидит на лестнице и красит ногти на ногах.

– Ты получила мое письмо? – спросила я, думая о длинной записке, которую я написала ей на бланке журнала Times.

На одну неделю летнего семестра нам, пятикурсницам, предоставляли возможность прикоснуться к реальному миру и получить первый опыт работы. На самом деле эта традиция не давала почти ничего, поскольку выбранные нами профессии – открытие частных художественных галерей, организация вечеринок, оформление интерьеров – не казались ни реальными, ни полезными, все варианты были настолько шикарными, что было трудно думать о них как о работе. Большинство из нас получали рабочие места благодаря друзьям семьи или родственникам с хорошими связями, а также иногда помогала небольшая группа выпускников, которые нашли настоящую работу. Эти Божественные Старушки из Old Girls, БОСы, как мы их называли, позволили нам наполнять им конверты и варить кофе и понимающе подмигивали, когда мы уходили в обеденное время, чтобы присоединиться к нашим друзьям на Кингс Роуд. Для большинства это была чудесная неделя праздников и веселья на Слоун-сквер. Моя крестная же знала редактора Times и дергала за эти ниточки.

– Боже, – хором сказали сестры Пек, когда я рассказала им, где работаю. – Вот не повезло.

К моему ужасу, остальные мои друзья собирались работать в одной и той же туристической компании – роскошные сафари, круизы по Галапагосским островам, – которая принадлежала двоюродному брату Скиппер. Несмотря на то, как они со мной обращались, на их хладнокровие и шепот за моей спиной, меня тошнило от мысли, что они проведут неделю вместе без меня.

– Где находится Уэппинг? – спросила Джордж.

С таким же успехом я могла уехать в Сибирь.

Каждый день меня записывал администратор News International, который давал мне пластиковый бейдж с надписью ПОСЕТИТЕЛЬ, и я прикрепляла его к своей белой рубашке. Я одевалась, как женщина средних лет, в дорогой брючный костюм Jaeger, который моя мама купила по этому случаю. В первое утро я долго ждала, возможно, час или больше, прежде чем подруга моей крестной вышла со встречи с редактором и меня вызвали в ее стеклянный кабинет. Она была невероятно умной, наверное, первая по-настоящему впечатляющая женщина, которую я когда-либо встречала. Я была совершенно поражена.

– Расскажи мне о себе, – сказала она с улыбкой.

Меня никогда об этом не просили. В моей голове был вакуум. Я понятия не имела, кем я была вне общества Божественных. Я знала, что моя крестная хвасталась бы тем, что я одарена. Действительно, я была более образованна, чем большинство моих сверстников, даже самых умных, но это мало о чем говорило; планка все равно была установлена низко. У меня был полезный навык запоминать факты наизусть, повторять цитаты из книг – это все, что требовалось для успешной сдачи экзаменов, но в возрасте шестнадцати лет у меня не было собственных мыслей, которые не были заимствованы из заданного текста. В отличие от Джерри Лейк у меня не было настоящих талантов или навыков. Я брала уроки игры на фортепиано пять лет, но не была прирожденным музыкантом. Я не могла играть, танцевать или рисовать, и у меня не было никаких внеклассных занятий, о которых можно было бы поговорить, за исключением, как и у всех Божественных, алкоголя и сигарет. Мой подход к жизни, если он вообще существовал, был унаследован от родителей.

В костюме, вспотевшая, я почесала через ткань шрам на предплечье. Я чувствовала, как редактор внимательно меня рассматривает, ее туфля нетерпеливо постукивала, когда каблук касался пола. Я назвала экзамены, которые планировала сдать в следующем году, рассказала про писательскую премию, которую я получу на Дне речи, недавнем празднике с моими родителями в Риме. Я увидела, что интерес редактора ко мне моментально угас – я была совершенно ничем не примечательна. Ее глаза скользнули по компьютеру.

– Отлично, – сказала она, едва взглянув, когда я закончила. – Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.

Когда я проходила мимо, она резко махнула мне рукой сквозь стеклянный щит кабинета, и с тех пор я больше никогда не видела ее.