Компромат на суженого

Надежда попросила у хозяина фонарик, моток веревки и отвертку (дальше ее представления об инструментах не простирались, а зачем в средневековом замке может понадобиться отвертка, она не подумала, отвлекшись на попугая). Запасливая Алка купила килограмм сухарей (с орехами, виновато сказала она Надежде, Кеша их очень любит), и экспедиция в расширенном составе снова направилась к замку, вызывая недоуменные взгляды немногочисленных совершеннолетних прохожих и откровенное веселье несовершеннолетних.

В замке все было без перемен, если не считать того, что за время их отсутствия боковую дверку в церковь кто-то опять закрыл, а, подергав ее, Надежда убедилась, что и запер. Алка немного расстроилась – она уже представляла себе, как они с фонариком и сухарями отправятся в подземелье и, может быть, встретят там Бледного Эрика в новом саване, а подземелье заперли перед самым носом.

– Не огорчайся раньше времени, – Надежда направилась к главному входу, – значит, та дверь на галерее будет открыта.

Они поднялись на хоры и убедились, что Надежда оказалась права – маленькая дверка на галерее была открыта. Надежда, пригнувшись, вошла в темный коридор, освещая дорогу фонариком, Алка с Кешей продвигались следом. Кеша вертел головой в полумраке и вдруг истошно завопил:

– Р-ренессанс!

– Кеша, надо будет заняться твоим образованием. Готику с ренессансом попугай твоего возраста уже не должен путать, – укоризненно заметила Надежда.

Алка воспринимала обиды попугая как свои собственные:

– Я считаю, что намеки на возраст абсолютно неприличны. Не говоря уже о том, что Кеша еще достаточно молод для попугая.

– Алка, я вовсе не обижаю твоего попугая, ты лучше смотри под ноги.

Замечание было очень своевременным: впереди по курсу в полу коридора зиял узкий и очень глубокий колодец. Надежда остановилась и посветила фонариком внутрь. Луч не достигал до дна.

– Что это? – испугалась Алка. – Ловушка?

– Может быть, ловушка для великовозрастных авантюристок с попугаями вроде нас с тобой, а скорее всего – комната, которую хозяин замка предлагал скучным или, наоборот, слишком болтливым гостям, когда ему надоедала их компания. Некоторые особенно гостеприимные хозяева для пущего комфорта на дно такого колодца запускали какого-нибудь хищника – льва там или пантеру – у кого на что денег хватало.

– Ужас! – содрогнулась Алка. – Хорошо, что ты заметила эту дыру.

– Сникер-рс! Съел – и пор-рядок! – совершенно не к месту завопил Кеша.

– Кеша, средневековая архитектура плохо действует на твои умственные способности!

– Лекар-рство… вимпацетин! – парировал оскорбленный попугай.

Осторожно обойдя колодец, дамы продолжали свое опасное путешествие. Коридор начал полого спускаться, затем спуск стал круче и постепенно превратился в крутую каменную лестницу. Надежда шла впереди, внимательно осматривая каждую ступеньку, Алка тащилась сзади, похрустывая сухарями.

– Опять лестница!

– Алка, не останавливайся! Спускаться – не подниматься. Мы же были наверху на галерее, значит, должны идти вниз.

Лестница закончилась, и дамы оказались в небольшой квадратной комнате без окон и дверей. Дальше идти было некуда.

– А теперь что? – с интересом осведомилась Алка.

Надежда рассердилась и хотела было ответить, что она не Иван Сусанин и понятия не имеет, куда они зашли, как вдруг позади них и вверху, то есть откуда они спустились, раздался звук, удивительно напоминающий звук закрывшейся двери. Надежда оттолкнула Алку и буквально взлетела по крутой каменной лестнице. Предчувствия ее не обманули: там, где начиналась лестница и где следовало быть темному коридору, была плотно закрытая и обитая железом дубовая дверь. Две немолодые авантюристки и говорящая птица были надежно заперты в плохо проветриваемом сыром подземелье.

Осознав этот факт, Надежда медленно спустилась вниз, осветила темную тесную камеру со своей старой подругой посредине и спросила безнадежным голосом:

– Алка, ты сухари еще не все успела сожрать?

– А что? – спросила Алка с набитым ртом.

– А то, что эти сухари – наша последняя пища в этой жизни. Нас заперли, выхода я не наблюдаю. Батареек в фонарике хватит часа на два… ну, если экономить, то подольше. Сухарей… при твоем аппетите… Есть еще, конечно, Кеша… – закончила она задумчиво.

– Па-а-прошу! – возмущенно завопил попугай. – Р-руки вверх!

– Да ладно тебе, я пошутила.

– Ты еще можешь шутить в такой критической ситуации?!

– Чувство юмора – это наше последнее оружие. Мы не должны терять его ни при каких обстоятельствах.

– Ну и чем оно тебе сейчас поможет, твое хваленое чувство юмора? Дверь откроет? Стену сломает? Накормит, наконец?

– Ладно тебе, все про еду да про еду. Мы же обедали совсем недавно.

– Да, как мы там обедали… хозяин со своими саванами и привидениями так голову заморочил, что я к еде почти не притронулась. Если бы знала, что это последний мой обед… – Аллины глаза наполнились слезами, казалось, еще минута – и она зарыдает.

Положение спас Кеша, истошно завопив:

– Что попало я не ем! Мой любимый р-рис Ангстр-рем!