Кому на Руси жить хорошо

В этой публикации действительно отсутствовали песни «Веселая», «Солдатская», рассказ о «пенции» и о солдатских ранах, исключен ряд строк, произведены цензурные замены. Текст был разделен на пять глав и вступление. Четыре главы имели названия: «Горькое время – горькие песни», «Странники и богомольцы», «И старое, и новое», «Доброе время – добрые песни».

В той же редакции «Пир…» был опубликован в «Стихотворениях Н. Некрасова» (СПб., 1881) с подзаголовком «Из четвертой части». Советские некрасоведы вернули в текст цензурные купюры. Но тем не менее вплоть до недавнего времени за основу публикаций «Пира…» брался текст «Отечественных записок» 1881 года. И только в последнем академическом собрании сочинений поэта редакция решила взять за основу не пропущенный цензурой первоначальный вариант «Пира…», предназначавшийся для десятого номера «Отечественных записок» за 1876 год. Этим как раз и объясняются те разночтения, с которыми может встретиться читатель нашей книги, если он обратится к публикациям «Кому на Руси жить хорошо», сделанным до 1982 года.

Между «Пиром на весь мир» и «Крестьянкой» у Некрасова возникла большая творческая пауза, длившаяся не менее трех лет. Когда в феврале 1875 года писатель А. Шкляревский спросил у Некрасова, каков будет финал поэмы, тот отвечал с иронией: «Если порассуждать, то на белом свете не хорошо жить никому» (Шкляревский А. А. Из воспоминаний о Н. А. Некрасове // Неделя. 1880. № 48. С. 773–774). Тогда же, в беседе с Г. И. Успенским, Некрасов сказал иронически, что «счастливцем» будет у него «спившийся с кругу человек», повстречавшийся странникам в кабаке.

Но такой финал поэмы противоречил основному пафосу ее, ведь это был замысел книги, полезной для народа. Скептические суждения поэта скорее свидетельствовали о переживаемом им творческом кризисе, из которого он вышел лишь к 1876 году. Почему?

Обычно замысел «Пира…» связывают с начавшимся в 1870-х годах общественным подъемом и «хождением в народ» революционно настроенной молодежи. Однако вряд ли это так. «Хождение в народ» началось в первой половине 1870-х годов и уже к 1874 году закончилось катастрофой – арестами и судебными процессами 193-х и 50-ти. Некрасов не мог не восхищаться энтузиазмом и самоотвержением молодых революционеров, но и не мог, как народный поэт, не сознавать, что их подвиг бесплоден и трагически обречен. Не отсюда ли идут пессимистические настроения, охватившие тогда Некрасова?

Но именно к середине 1870-х годов в умонастроении народолюбивой молодежи произошел назревавший исподволь существенный перелом. Убедившись в невозможности поднять крестьянство на революционную борьбу, молодежь, осевшая в деревне, все больше втягивалась в столь нужную для России культурническую, созидательную работу: организацию школ, больниц, библиотечного дела, агрономию и ветеринарию, подъем культуры сельского хозяйства. С этой частью молодежи начинала сближаться так называемая третья сила в русском общественном движении – выраставшая в провинциальных земских учреждениях культурная прослойка из сельских врачей, учителей, агрономов, волостных и уездных писарей, сельского духовенства. Это были люди из низов, получившие в пореформенных условиях доступ к образованию и вернувшиеся в деревню с добрым намерением «жить для счастия убогого и темного родного уголка». И. С. Тургенев в романе «Новь» благословил эту новую, третью силу, поднимавшуюся от земли, в лице своего Соломина, глубоко сочувствующего революционным народникам, но избирающего для себя иной путь – практика-«постепеновца», чернорабочего русской истории. «Вспышкопускателей» сменяли в деревне спокойные и сознательные работники, мужественные и трезвые труженики, способные «честное дело делать умело».

В апреле 1877 года Некрасов получил письмо от сельской учительницы А. Т. Малозёмовой, в котором она писала, что чувствует себя счастливым человеком, так как отдает все свои силы народу и старается воспитывать у крестьянских детей сознание человеческого достоинства. Некрасов ответил ей на это письмо такими словами: «Счастие, о котором вы говорите, составляет предмет продолжения моей поэмы – ей не суждено кончиться».

Именно в такой, может быть негромкой, но систематической, повседневной трудовой, жертвенности русского интеллигента увидел умирающий Некрасов ярко выраженные созидательные начала. Вот почему в 1876 году он приступает к интенсивной работе над определившимся замыслом новой, финальной части поэмы – «Пир на весь мир». И тогда же, в беседе с А. С. Сувориным, уже больной поэт с одушевлением скажет об этом так: «Начиная, я не ясно видел, где ей конец, но теперь у меня все сложилось, и я чувствую, что поэма все выигрывала бы и выигрывала» (Н. А. Некрасов в воспоминаниях современников. М., 1971. С. 344).

Положение, Как вышло, толковали им… – Царский манифест и «Положения» были написаны настолько трудным для народа языком, что требовали специального толкования, которое и осуществлялось на мирских сходках.