Кому принадлежит будущее?

– Но деньги всего лишь средство достижения власти. Контроль над производством и продажей искусственных сердец поможет достигнуть этой цели более прямым путем.

– То же самое можно было бы сказать о компьютерах, и такие разговоры действительно были. Если появится одно искусственное сердце, за ним появятся и другие, так что не переживай насчет картелей. Рано или поздно появятся дешевые искусственные сердца, точно так же как это было с компьютерами.

– Но если бы правительство не профинансировало информатику на заре ее появления, первые компании взяли бы компьютеры под куда более тщательный контроль.

– Слушай, даже если бы картель и возник, долго он не протянул бы. Короче говоря, чем скорее создадут технологию, позволяющую выпускать качественные искусственные сердца, тем скорее от этого выиграют люди, особенно рядовые граждане. Пока ты морщишь нос в сторону богатых, ты теряешь драгоценное время, за которое сердечный картель может распасться. Почему ты хочешь позволить миллионам людей умереть только ради того, чтобы ты жил в идеальном обществе? Оно правда того стоит?

Разговоры повторялись снова и снова. И, высказав свое мнение, мы не ложились спать, а до утра писали код.

Неспособные прикидываться рискуют жизнью

Мы не знаем наверняка, чего можно достичь с помощью технологий. Из-за горизонта нам открывается сияющий фантастический вид райского будущего, где можно добиться всего, чего пожелаешь. Нельзя сказать, насколько эта картина реальна. Мысль о том, что какую-то задачу просто невозможно решить, способна сама по себе помочь найти решение. Мы не должны мириться с ограничениями. Ограничения убивают.

Ощущение себя технарем, который вот-вот перешагнет через эти границы, сродни мании и экстазу; ему невозможно сопротивляться. Я не только в полной мере ощущал это сам, но и научился делиться этим чувством с другими. В восьмидесятые я делился мнением о перспективах виртуальной реальности на своих лекциях и бормотал об этом себе под нос, когда мы работали над демонстрационными проектами в лаборатории. Я мог внушить людям трепет предвкушения.

В виртуальной реальности можно создать любой мир и воплотить любой сценарий. Понятие «любой» обманчиво и коварно, но тогда я еще не знал об этом. Я до сих пор люблю творческий подход и самовыражение, особенно безудержное и свободное, но знаю, что они обретают смысл в борьбе с ограничениями. Смысл появляется, когда творчество многое ставит на кон. Мгновения беззаботной жизни без всяких проблем великолепны, но только когда они являются фоном, а не выходят на первый план.

Само понятие компьютера предполагает, что это машина «общего» назначения, на которой можно запустить «какую угодно» программу. И хотя на практике все иначе, зачастую мы все еще притворяемся, что это так. Поскольку вся наша жизнь все теснее связана с компьютерами, мы должны примириться с истинами и иллюзиями цифрового «чего угодно».

Первое музыкальное «что угодно»

С очарованием преодоления границ я впервые столкнулся задолго до того, как начал работать с компьютерами. Я поддался искушению, которое преследовало меня в ранней юности в работах композитора по имени Конлон Нанкарроу. Знакомство с его творчеством было чистой случайностью. Я вырос в маленьком захолустном городке на юге штата Нью-Мексико, и дело было задолго до появления интернета. Сложно было следить даже за поп-культурой того времени, не говоря уже о чем-то менее известном. Но все же я каким-то образом наткнулся на бобинные записи его музыки, и они меня заворожили.

Я был настолько впечатлен, что какое-то время едва мог говорить о чем-то другом и щедро делился энтузиазмом с незнакомцами, пока они не находили способа улизнуть. Впервые Нанкарроу заявил о себе как трубач и начинающий композитор из Оклахомы времен Великой депрессии. Он в качестве добровольца воевал против режима Франко в Испании, записавшись в Бригаду имени Линкольна, где служили американцы с левыми взглядами до вступления США во Вторую мировую войну. Позже Нанкарроу отказали в возвращении в Соединенные Штаты, странным образом определив его убеждения как «преждевременно антифашистские».

Он поселился в Мексике и занялся тем, что больше всего любил – постижением времени и ритма, а живой интерес к математике и устройству различных механизмов привел его на один из самых ярких и странных путей в музыке за всю ее историю. Почему структура ритмов должна строиться на регулярных тактах? Почему бы не использовать в тактовых размерах иррациональные числа[76] или не заставить ритмические последовательности ускоряться или замедляться, синхронизироваться или рассинхронизироваться, как делают природные волны?