Кому светят звезды

Знали, однако, многие, что командир первого взвода, нет, не охальник какой там, положительный человек лейтенант Алеша Скуба был страстно влюблен в телефонистку. Парень видный, высокий, стройный, плечистый — такие женщинам нравятся. Только она и на него ноль внимания, фунт презрения…

В сорок втором буйно весна взялась. Покрылись травой пригорки, полезли из земли цветочки-незабудки. Только уже не до красоты нам стало: кончилось затишье, фриц вперед полез. Отбил батальон несколько атак, а враги все наседают. Убили пулеметчика, подполз лейтенант Скуба к пулемету и давай фашистов свинцом поливать.

Долго ли, коротко ли шел бой, сгоряча не запомнил. Отбили атаку, видим, не поднимается лейтенант с земли. Первой Незабудка к нему бросилась. Даже не скажу, откуда взялась. Может, связь поврежденную неподалеку чинила, а скорее всего, сердцем боду учуяла, прибежала. Бросилась девушка к Алеше, у него в плече осколок застрял.

Незабудка над ним склонилась, рану перевязала, помогла лейтенанта до медпункта нести. Я его тоже вместе с ней тащил. На медпункте сделал фельдшер взводному укол, подняли санитары носилки, чтобы в машину поставить, в медсанбат лейтенанта везти. Склонилась над ним Незабудка и давай его ладонями по щекам гладить и целовать. А сама плачет и шепчет: «Прости, милый, не могла я иначе, не могла. Так было лучше, так надо было…» Сорвала она в траве несколько незабудок и протянула Алексею. Тот благодарно смотрел на нее и без конца говорил: «Прости меня, глупый я. Не понимал. Люблю тебя, цветочек мой. Напишу из госпиталя. Обязательно напишу сразу. Встретимся».

Да не довелось им больше никогда увидеться. Я на пяток минут задержался, а Незабудка, не дождавшись меня, пошла в роту одна. Понимал я, почему одна ушла. Хотелось ей после признания в любви одной со своими слезами побыть. Не одной, конечно, мысленно с лейтенантом, с Алешей Скубой.

Быстро я свои дела завершил и — за нею по тропинке. Слышу, выстрелы впереди, автоматная очередь ударила, и все стихло. Побежал, как мог, изо всех сил, потому что, чую, дело неладное. Смотрю, поперек тропинки наша белокурая красавица лежит, и кровь из ранки на шее течет. Вокруг никого не видно. Склонился я к ней — не дышит уже.

Потом от пленного фрица-разведчика выведали, как и что было. Их двое к нам в тыл пробрались. Хотели как языка ее взять. Заметила врагов Незабудка, трофейный пистолет из полевой сумки выхватила. Не успела выстрелить, фашист ее из автомата сразил…

А из госпиталя несколько недель шли для девушки письма от лейтенанта Скубы. Чаще, чем нашей Катюше от мужа письма приходят. А в ответ никто не решался написать Алеше о беде. Была не была, думаю. Духу набрался, сообщил… Лейтенанта я тоже больше не видел. Ты, Катя, нам фото мужа показывала. Схожи они вроде, твой капитан и тот лейтенант, хотя по фото не всегда все уразумеешь. — Лебедев помолчал и добавил в заключение: — Такая вот история.

Ни один курсант во время рассказа старшего сержанта не проронил ни слова. Однако намек все поняли. Прекратились ухаживания за Катей, а кто-то из товарищей, видно оговорившись, как-то назвал ее Незабудкой.

19

Трещал фашистский фронт, откатываясь на запад, все ближе к границам Германии. Советские наступающие войска рвались к Риге, Вильнюсу, Либаве. Все дальше приходилось летать к местам боев флотской авиации. Чтобы увеличить дальность действия самолетов, под плоскости подвешивались дополнительные баки с горючим. Семьсот «лишних» литров бензина удлиняли боевые прыжки «илов». Но продолжал удаляться от аэродромов фронт.

Командующий флотом адмирал Трибуц обратился к командующему 1-м Прибалтийским фронтом генералу армии Баграмяну с просьбой «приютить» машины морских летчиков на аэродромах фронтовой авиации, поближе к передовой. Рассмотрев просьбу балтийцев, Иван Христофорович дал указание командованию фронтовой авиации позаботиться о флотских самолетах и летчиках как о своих собственных.

Конечно, никто в штурмовом авиаполку, в эскадрильях не знал об этом решении. Просто морским летчикам было объявлено о перебазировании в новый район.

— Второй день, потихоньку поспешая, техническое имущество в вагоны грузим, — сказал Иван Залесный, забежав в землянку к Вологдину. — Меня возьмешь перелететь?

— Если вместо Долгова, не могу, — тихо, словно оправдываясь, проговорил капитан.

— Зачем вместо — вместе, — возразил Залесный. — В его кабину вдвоем заберемся.

— А что комэск скажет? — с сомнением заметил Михаил.

— Согласовано. Я майора Гусева в штабе видел. Он пока здесь задержался. Приказали прилететь со вторым эшелоном полка, — ответил инженер.

— Так бы сразу и сказал…

Сейчас Вологдин мог говорить, спорить с каждым на равных. Он давно отрешился от комплекса неполноценности, не замечал уже снисходительности в словах одних и сомнений в глазах других. Был такой комплекс, когда пришел в полк после ранения. Начался он после первого неудачного «провозного» полета и закончился после первого удачного боевого вылета…