Кому светят звезды

Трогательным, как показалось Вологдиной, даже торопливым получилось прощание воинов бригады. И виной тому — не только разошедшийся дождь. Чувство какой-то невозвратимой утраты владело каждым.

«Мы не любим выказывать на людях даже хорошие чувства, но независимо от этого они существуют и владеют нашими сердцами», — думала Вологдина.

На другой день после прощального партизанского сбора на лесной поляне Екатерине Вологдиной пришел черед предстать перед кадровиками. Как поступить дальше — для себя она решила давно, но разве считаются на войне с желанием солдата? Всё решают начальники. Она же, в конце концов, не на луну просится! То, что надумала, будет лучшим для нее и Михаила, полезнее для общего дела. С такими мыслями пришла к маленькому домику на окраине села, где, она слышала от товарищей, сидел грозный кадровик и вершил судьбы бывших партизан.

Катя постучала и открыла дверь.

— Заходите, товарищ Вологдина, смелее. Рад видеть вас живой и невредимой, — услышала она знакомый голос.

Подняв глаза, Катя увидела моложавого подполковника. Это был Павел Максимович, ее давний и добрый знакомый.

— Садитесь, Екатерина Дмитриевна, со встречей, с наградой вас, — дружески пожал он руку, увидев на ее груди врученную вчера комбригом медаль «За отвагу».

— Спасибо, рада, что снова вижу вас, — заулыбалась в ответ Вологдина.

— Куда я денусь, направленец ведь ваш. Так, кажется, в штабах нас зовут. Куда будете проситься?

— В распоряжение мужа!

— Это в домохозяйки, что ли? — хитровато прищурился офицер.

— Нет, нет, что вы! Стрелком-радистом хочу стать. Чтобы летать с мужем на одном самолете. Он был тяжело ранен. Очень мне важно вместе с ним закончить войну.

— Поспокойнее, Катя. Дело-то больно не женское выбрали. Может, в институт лучше вернетесь?

— Только на фронт! — В душе у Кати нарастало раздражение.

— Не женское это дело. Да и не возьмут вас! Сейчас в авиации мужчин хватает.

— Похлопочете, возьмут!

— Упрямая вы! — одобрительно покачал головой офицер.

— Какая есть! — с вызовом ответила Катя.

«Что он крутит, все же просто и ясно, — подумала Катя. — Ведь может помочь…»

Подполковник долго думал, потом отрывисто сказал:

— Что могу, сделаю. Идите!

Опытный кадровый работник, душевный человек, он предпринял все, что мог, и уже через несколько дней Вологдина выехала в училище, в котором готовили стрелков-радистов. Учеба уже была в разгаре, и ей пришлось догонять товарищей. Помогло хорошее знание радиодела. К тому же единственной в группе женщине все наперебой старались помочь.

О подполковнике, работнике отдела кадров, она многое услышала потом от его товарищей. Оказалось, в сорок первом году он был направлен в тыл врага командиром партизанского отряда. Воевал отлично. В кадры вернулся лишь после ранения. Это в его измотанном боями и лишенном связи отряде, прочитав сообщение фашистской газетенки о взятии немцами Ленинграда, партизаны провели собрание коммунистов, комсомольцев и беспартийных и записали в протокол: «Слушали: сообщение паршивой фашистской газеты о взятии Ленинграда. Постановили: считать, что Ленинград не взят и не будет взят врагом никогда…»

17

Первым, кто увидел Вологдина, входя в здание штаба авиации флота, оказался командир его эскадрильи майор Гусев. Он стоял у окна и читал газету. «Такой же, как прежде, ничуть не изменился, — решил Михаил, — неизменный здоровый румянец на щеках. Особенно в голодные блокадные месяцы стеснялся он своего румянца. Иван Залесный все успокаивал командира: мол, в здоровом теле — здоровый дух».

Опираясь на палку, Михаил сделал несколько шагов к Гусеву и, тронув пальцами уголок газеты, спросил:

— Что «Летчик Балтики» пишет?

Гусев бросил газету на подоконник, посмотрел Михаилу в глаза весело. Потом крепко обнял и сказал;

— Ну вот и опять вместе!

— Я же обещал вернуться! Вернулся! — радостно воскликнул Михаил.

— Сообщили, что ты сегодня прибываешь, как и когда — ни слова, — заговорил комэск. — А я на свой риск прилетел.

— Спасибо… Просто не хотел лишние хлопоты доставлять. Меня, стало быть, и ждал в штабе?

— Не только ждал. Успел прорваться на прием к командующему.

— Обо мне говорили?

— Еще как!

— И что решил генерал Самохин?

— Сказал, что тебя помнит. Велел, как в штабе появишься — сразу к нему! Так что иди. Ни пуха…

В кабинет командующего авиацией флота Вологдин вошел строевым шагом, без клюшки, стараясь хромать поменьше, и бодро доложил о прибытии в его распоряжение. Генерал не спеша прочитал бумаги из госпиталя, что-то написал в правом углу справки и положил ее перед собой…

Что за резолюцию начертал командующий? Когда-то в школе ребята, сидевшие на первой парте, рядом с учителем, вытянув шеи, заглядывали в классный журнал и показывали отвечавшим оценку на пальцах. Не будешь же, как гусь, тянуть голову сейчас!

Генерал Самохин молчал, вспомнил, как однажды тоже определялась его собственная судьба и как по-доброму решил ее заботливый начальник. Он и нынче учился у него, хотя при подчиненных никогда не упоминал фамилии и имени того человека — флотского командира.