Били по вискам Михаила тяжелые слова профессора: «Не в летную часть», «В штаб или на хозяйственную работу», «Не на Балтику, а в распоряжение штаба авиации ВМФ». А в сознании Вологдина рождались ответные, протестующие фразы: «Летчик я, а не интендант», «Не смогу без неба», «Товарищам по полку обещал вернуться».
Словно угадав его мысли, снова заговорил профессор:
— Не имею я права с таким, как у вас, шасси к полетам допустить.
— И не допускайте, — поднялся с кровати Вологдин. — Напишите в справке, дескать, находился в госпитале с такого-то по такое-то число, направляется в свою часть.
— Можно обмануть медкомиссию, товарищей, начальство, но свое здоровье не обманешь. Ваше стремление в строй стопу не удлинит, — задумчиво проговорил профессор.
Если бы он начал ругаться, говорить, что капитан Вологдин ничего не смыслит не только в медицине, но и в жизни, Михаил принял бы это как должное, по сейчас не нашелся что ответить. Профессор еще немного постоял и, бросив: «Подумаю», ушел, давая понять, что разговор не окончен…
Спустившись в подвал, где хранились вещи раненых, Михаил оделся и подошел к старинному, неизвестно каким чудом попавшему сюда зеркалу. Новые, выданные в госпитале брюки были чуть великоваты, зато китель сидел на нем отменно.
— Красит вас форма, — заметила пожилая сестра-хозяйка.
— Если бы еще не клюшка в руке. К форме она никак не идет! Молчите, стало быть, я прав, — продолжал Михаил, заметив, что сестра торопливо отвернулась, потупилась.
— О другом подумала, — возразила она, глядя в глаза Вологдину. — Шла в госпиталь, видела, девочки играют в классики. Надо ногой битку прогнать по клеткам без ошибок.
— Знаю, не раз видел. Пишут в квадратах: «вода», «огонь», нельзя туда биткой попадать.
— У девчушек было написано другое: «глухая», «немая», «старая». К недостаткам физическим старость мою отнесли. Заметьте, все плохое, что может быть в человеке, с их точки зрения, воедино собрано. Но они не написали: «раненый». Другого порядка это слово! Так что пойдут к форме и костыли, не то что ваша клюшка. Раненый человек, наоборот, вызывает уважение.
Вологдин поразился простой мудрости ее слов. На войне, конечно, и убивают, и ранят. Гордиться ему надо своей хромотой, а не стесняться ее.
— Ну и какая же вы старая? Вам, видать, и пятидесяти еще нет!
Сестра-хозяйка смущенно отвела глаза в сторону…
В полученном в канцелярии медицинском заключении капитан Вологдин прочитал скудный машинописный текст: «Направляется после излечения в госпитале в распоряжение штаба авиации Балтфлота». Это было как раз то, что нужно Михаилу. Но дальше шли дописанные рукой профессора огорчительные слова: «К летной работе не годен».
Ленинградская область (по довоенному административному делению) была полностью освобождена от оккупантов. Погасли партизанские костры, стихли разрывы гранат и дробь автоматных очередей. Люди пришли в партизанские отряды, когда полыхала земля и у порога каждого дома стояло горе. Теперь на последний общебригадный сбор их привела победа на северо-западе страны.
На окруженной лесом большой поляне, где партизаны сидели у прощальных костров, в сорок первом кипел горячий бой. Здесь умирали от пуль бойцы, от осколков, снарядов и мин гибли посеченные деревья. На земле у опушки леса грудами лежали срезанные и расщепленные березы и ели, стояло несколько чудом уцелевших, но раненых сосен, на стволах которых сохранилось по одному — два сучка. А вместо погибших деревьев уже пробивалась наверх новая, молодая поросль.
— Все, как у людей, — проговорила Вологдина. — Вместо павших вырастают ряды новых бойцов. Вот и дождик пошел, само небо оплакивает погибших героев.
На этой же поляне партизаны совсем недавно впервые встретились с бойцами наступающей Красной Армии. Неожиданно заметили друг друга за деревьями, насторожились. Вперед, передав свой автомат Вологдиной, пошел Мятелков. Осторожно навстречу ему шагнул человек в форме командира Красной Армии. Все увидели, как крепко они обнялись. Что тут началось! Все партизаны высыпали на поляну, старались обнять офицера. Он шутливо попросил пожалеть его, обнимать и других разведчиков, иначе выжмут из него все соки.
А сегодня на душе было радостно и чуть-чуть грустно. Кто-то зычным, красивым голосом затянул партизанскую песню, что звучала на мотив известной «По долинам и по взгорьям», но с другими, рожденными Великой Отечественной войной и местным колоритом словами:
На бригадном построении были отмечены славные боевые дела партизан, вручены награды и объявлено, что соединение расформировывается. И всем предстояло расстаться. Кому надолго, кому, может, и навсегда. Большинство молодых партизан-мужчин призывалось в Красную Армию. Те, что постарше, возвращались домой: трудиться в народном хозяйстве.