Кому в Раю жить хорошо…

– Ну, горы так горы, – согласился он. – А снам все же не верь. Сны – пустое. Отпускает от себя земля и боль, и врага, и друга – и летят они, как ветер. Сама подумай, откуда сны приходят. Вампиры живут богато, Его Величество – подножие ног твоих, а в снах помои да навоз, видишь разве государство? Значит, сон заранее человеку можно приготовить. А ты послания на себя приняла – и стали сны твои вещими. Руководствуясь сном, приближаешь себя ко многим бедам. Но иногда земля беду показывает: пройдешь мимо – начнет изгаживать по сценарию.

– Но планы-то врага там присутствуют?

– Бывает… – пожал плечами Дьявол.

Борзеевич тут же засобирался, разбудив стуком в дверь избу-баньку, сообщив ей последние новости. Напоследок не грех было косточки прогреть. В горнице большой избы Котофей Баюнович уже выгорел, и печь чадить перестала.

Маньке начала привычно собираться. Борзеевич и Дьявол ей помогали и собирались сами, немало зная о том, что там могло пригодиться. И вправду, засиделась, а вампиры там время зря не тратили.

Расставалась с избами Манька тяжело. Она привыкла к их постоянной заботе о себе. Так уютно и тепло ей нигде и никогда не было. Защемило любовью сердце. Мелькнула мысль, что и Помазанница выросла под их присмотром. Котофей Баюнович бил избу по самому больному месту. А где была она в это время? Столько лет без любви и ласки сказались на ее характере: огрубела, веру потеряла, надежды не осталось – и вдруг как-то все это незаметно вернулось в ее жизнь.

Прав был Баюн, не подумала она о чувствах изб, собирая вещи в дорогу. Ведь до последнего родитель верит в дитяти, а избы никому столько времени не уделяли, как вампирскому отродью. Училась она от изб и колдовству, и ведомству – ничего не утаили избы. Бегала, наверное, вокруг да около, по крышам лазила, каждый закуток знает уж получше ее. И хоть поверила изба Маньке, и кота кочергой огрела, но болит, наверное, где-то там у нее сердце или душа.

Пройдет ли эта боль?

Манька судила по себе и мало что смыслила в переживаниях изб. Пройдет, поймет, но первый, кто принесет недобрую весть, виноватым же и останется, как осадок, как точка отсчета, как начало беды. Вампиры в свое время дурному вестнику голову рубили. Наверное, уж Помазанница-то умела найти к ним подход и понимала избы, как Дьявол, как водяной, как Борзеевич. И Котофей Баюнович. И Баба Яга… Тогда как она лишь догадывалась. Многое чудилось Маньке в скрипе половиц, но не могла найти в этом скрипе какой-то внятной для себя речи, догадывалась только. Она вообще к другим языкам была неспособная, памяти ей не хватало, чтобы запоминать незнакомые слова.

Увидит ли она когда-нибудь их снова? Как они без нее?

Да никак! Нужна она им! Вон они и пироги сами себе пекут, и печку топят, а если мусорить в избе некому, так и убирать ни за кем не придется…

Манька поднялась на чердак… – и обомлела! Откуда добро взялось?

Расслабилась она, когда кругом столько врагов. Стали караваи вдвое против прежнего, а к башмакам, что уже сносила, и к запаске будто кто новые кованые подошвы пришил.

Ах, как тяжелы оказались железные башмаки и посохи железные, и, глядя на железный каравай, снова заломило зубы.

Манька стояла над скарбом без кровиночки в лице. Зря она привыкала к сытости изб… Вроде немного времени прошло, а жизнь в лесу, в снегу, в язвах и обморожениях показалась ей страшным далеким сном. Забытый ужас открыл свою пасть. Пока жила в избе, после оборотней, особенно после возвращения из Ада, ни одной крошки от каравая железного не надломила, железо напрочь вылетело из головы…

Может, изба чего-то перепутала, постаравшись угодить ей?

Или кота послушала?

Специально подстроили, чтобы не дать ей приблизиться к вампирам, удержать хотят, кровиночку защищая?

Все они, и Дьявол, и Кикимора, и Баба Яга… и избы вот… ласково топят, через хлеб-соль…

Как объяснить новые обутки? А посох, который был ниже пояса, а стал вдвое толще и выше головы – врагу такой ноши не пожелаешь!

В голове помутилось, обида застила глаза.

Манька едва сдержалась, чтобы не упасть и не подать виду, что предательство изб ранило ее со спины в самое сердце.

А ну как не права?! Зачем же тогда привечали ее?

С силой улыбнулась через свою каменность. За пироги избы поблагодарила почти без слов, низко кланяясь, чтобы не заметил кто, что едва сдерживает слезы. Но когда поднос с завернутыми в рушник пирогами в дорогу опустился перед нею, не выдержала, слезы брызнули из глаз и покатились по щекам крупными горошинами. Манька раскрыла котомку, указывая на два железных каравая и запаски обуви, вынула из угла связанные между собой посохи.

Рот от удивления раскрыл даже Дьявол. Он склонился над котомкой, не поверив своим глазам.

– Это, Маня, кто же тебя так? – ничуть не расстроился он, усмехнувшись.

– Вот и мне хотелось бы понять, – Манька сжала кулаки, всхлипнув. – У меня теперь железа больше, чем вначале было. На четверть больше! Я… Я… – захлебнулась она слезами. – Я все сносила, а теперь они вон какие…