Конь бѣлый

Грунин был совсем не глуп, имел прошлое: служил в Пермском губернском жандармском управлении и разрабатывал екатеринбургскую организацию большевиков, частыми наездами бывал в Екатеринбурге, знал людей, интересовался их прошлым, поэтому — когда встал вопрос о вербовке надежного агента из среды кровавых мечтателей — не колебался. Дело в том, что был у него на примете рабочий парень высокого роста и широкий в плечах, авторитетный среди своих, заводила и убежденный ленинец. Ход к нему нашел наипростейший: подставил девку, красивую, волоокую, страстную и неглупую. Девка эта, Зинка, якшалась в Перми с золотопромышленниками, баловалась кокаином и подворовывала золотишко. Однажды, в припадке кокаинового забытья, ткнула известного деятеля от золота в шею ножичком, тот в одночасье преставился, грозила каторга, но Грунин успел первым прибыть на место, мгновенно оценил Зинку и ее возможности и состряпал историю так, что зарезали купчишку заезжие гастролеры, которыми ГЖУ[7] и заниматься даже неудобно. Дело передали сыскной полиции, там оно и умерло естественной смертью. А Зинка — по гроб жизни благодарная благодетелю — две недели после жила с ним, счастливым, в бесконечном любовном угаре, после чего рассудочный Грунин себя преодолел и отправил Зинку в Екатеринбург, где под видом учительницы и вошла она в круг большевиков. Образование у нее было: пять классов гимназии, в такой образованности потонул бы и большевистский Центральный комитет — с учетом, конечно, невероятной Зинкиной красоты. И всего-то сделала Зинка, что переспала пару раз с активистом рабочего движения, — он и трехнулся на ней. И с этого часа поставлял Грунину все необходимые сведения по партии. Кличка его была Казак. Именно он продал Дмитрия Петровича Руднева контрразведке. Но никто не знал, что «продажа» эта состоялась и по решению обкома РКП(б) тоже. Интересы, не от Бога идущие, совпадают часто…

…Патруль к Вере и Пытину послал Бабин. Надю знал и помнил хорошо, облик Веры сразу же совпал с рассказом Нади на станции — о гибели родных. В общем, Бабин был профессионал…

Пока же, в ожидании, рассказывал Грунину о том, как получил своего Владимира из рук Государя. Позже видел царя многажды и даже близко, но то, самое первое впечатление осталось на всю жизнь. «Невысокого роста, рыжеватая борода — ничего особенного… Но глаза: бездонной голубизны, завораживающие, и голос — низкий, глухой — так странно все было…» — «Вы, ротмистр, как влюбленная женщина», — улыбнулся Грунин. «Что вы, полковник… Просто я — убежденный монархист».

Привели задержанных, Бабин подвинул стул: «Прошу садиться». Грунин усмешливо вел пальцем по списку — под стеклом, на столе:

— А что, унтер-офицер, вы, случайно, не служили в Екатеринбурге, в доме Особого назначения? — И, заметив, как вздрогнул Пытин, продолжал — холодно, непримиримо: — В разведку послали? И вписали в документ настоящее имя? А они идиоты, твои начальники…

— Нет, не идиоты, — мрачно заметил Пытин. — Документ оформлял себе я сам. Надоело служить красным. Устал.

— Сволочь… — сквозь зубы сказала Вера.

— Но — дело не в этом. Разведчик ты или просто так — нам плевать. Вот то, что ты был счетоводом в скорбном месте… Это — серьезнее. Ты не сомневайся, у нас список всех, кто служил в ДОНе, мы разыскиваем всех, кто убивал Государя. Скажи, Пытин… А это не ты, часом, потерял ведомости на выдачу жалованья охране?

Пытин рванулся к дверям, сбил унтера, солдата, но остальные навалились, скрутили. Вера посмотрела в окно — лучше бы она не делала этого…

Там, у коновязи, стоял Панчин и смотрел сквозь оконное стекло, видно было, что суть происходящего он хорошо понимает. Свет померк в глазах Веры, теряя голову, бросилась к окну и закричала что было силы:

— Володя! Беги!

Грунин увидел, понял: сообщник, пусть и в форме офицера. Сразу же соотнес с телеграфным сообщением об убийстве Сомова. Догадался: они…

Рванув из угла тяжелый «льюис», саданул стволом в оконное стекло, взглянул с усмешкой:

— Куда же он убежит, голубушка… пулемет есть пулемет… — Прихлопнул диск, повел стволом. — Полковник… Если вы полковник — сдавайтесь. Толку-то что?

Панчин между тем вытащил гранату и сорвал чеку, улыбнулся и сплюнул. Взрыв встал стеной, взметнулось пламя и земля, тело Панчина взлетело высоко и тяжело рухнуло, казак у коновязи свалился мертвым, лошади оборвали поводья и умчались, внизу бежали в разные стороны одуревшие обыватели. Дымок от гранаты неспешно таял в морозном осеннем воздухе.

Вера плакала, Пытин смотрел на нее с недоумением, потом сказал:

— Вера Дмитриевна, мужчины рядом с вами поголовно умирают.

— Роковая женщина… — вздохнул Грунин. — Так это вы гробанули офицера из контрразведки? Удача, господа, — у нас, конечно, богатый улов. Но я знаю, что вы, так сказать, на почве личных отношений? Был бы смысл направить в Омск этого слабонервного полковника — кто, откуда, почему и зачем, вы понимаете? Но с вами все ясно.

— Вот и расстреляйте, — буркнула Вера.

— Замечательное предложение, — обрадовался Грунин. — Вывести за пакгауз и шлепнуть.