Конь бѣлый

Солдаты взяли Веру и Пытина под руки, Пытин вырвался:

— Не делайте глупостей, господин полковник. Раз у вас список — проскрипционный…

— Грамотен, — одобрил Грунин.

— Читали кое-что, — кивнул Пытин. — Так вот: значит, вы ищете останки Николая и присных его. Я, само собой, знаю все. И предупреждаю: если что — ищите-свищите, а от меня — ни слова. Девчонку не трогать!

— Значит — расскажешь, если сохраним вам жизнь?

— Подумаю. Колчак жаждет найти тела, Верховный правитель ваш… Не наглупите, господин полковник. И вообще: вам давно пора одну простую истину понять: мы, большевики, другие люди, понимаете? У нас цель святая. Ради цели этой мы все свои жизни отдадим и не дрогнем. И кровь прольем в обилии, на крови всходы роскошные, не так ли? А вы — дворяне глупые, вся ваша цена…

* * *

Дебольцов узнал о пленении Веры и Пытина из телеграммы, полученной в контрразведке. «А Панчин погиб… — На душе было смутно, будущее не обещало ничего хорошего. — Жаль. Благородный человек, глядишь, и усмирил бы свояченицу, — усмехнулся. — Или она его… Печально, но кто знает? Говорят — все к лучшему». На этой философской ноте раздался звонок, и председатель военного суда попросил заменить его. Полковник был стар уже, многочисленные болезни и тяжкое бегство из Москвы подточили здоровье. «Алексей Александрович, вы у нас все равно присутствуете, время теперь не поймешь, законы плывут в океане необходимости. Выручите старика…» Это было совсем ни к чему — судить родственницу. Но заявить об этом — даже опираясь на покровительство Верховного? Вряд ли… Было и еще одно обстоятельство, которое сильно портило настроение Дебольцова: работая по поручению Колчака, стремился отыскать наидостойнейшего судебного следователя для открытия дела об убийстве Царской семьи, и, кажется, нашел такого: то был Николай Алексеевич Соколов, средних лет, профессионал с большим опытом. Собирался уже представить Верховному и все решить, и вот — нате вам… Оказывается, Соколов произвел окончательное оформление дела Веры и Пытина перед направлением в суд. И более того: день или два назад подошел и начал расспрашивать о родственных связях, о жене, о Бабине — это и вовсе было странно. Дебольцов решил представление Соколова отложить. Что же касалось предстоящего судебного разбирательства — нервничал: Соколов туманно намекнул, что личность подсудимых суду необходимо выяснить, Вера же молчала вмертвую, и возникала призрачная надежда, что и члены суда согласятся с невозможностью вынесения приговора…

…Повозку с арестованными ожидали во дворе суда. Уже лег снег, мороз — достаточно сильный — заставлял притопывать и ежиться. Соколов стоял спокойно, спрятав руки с портфелем за спину, Дебольцов нервно курил, все более и более предчувствуя нечто неожиданное и неприятное. Наконец повозка с арестованными и конвой въехали, развернулись. «Выводите», — приказал Дебольцов, солдаты построились. Первым спустился на хрустящий снежок Пытин. Галантно протянув руку Вере — помог сойти по ступенькам и ей. По команде начальника конвоя арестованные заложили руки за спину и направились ко входу в суд. И вдруг Соколов шагнул вперед:

— Стойте. Вопрос, который я сейчас задам вам, может решить вашу участь. Суд примет во внимание вашу добропорядочность и раскаяние. Итак: где тела Государя, Семьи, людей? Где?

Пытин покачал головой:

— Вам, наверное, донесли о моем разговоре с полковником Груниным. Так ведь тогда моя задача была проста: не допустить убийства этой девушки. Теперь же говорю вам твердо: не скажу.

— Но вы знаете?

— Вам все равно. Не скажу никогда.

— Страшное слово «никогда»… — Соколов подошел к Пытину. — А ваша попутчица и соучастница? Кто она? У нас есть свидетельские показания о вашей встрече на станции Чаликово. Хорошо: она отказывается себя назвать. Вы старше, опытнее. Кто она, назовите.

— Не скажу.

— Мадемуазель, назовите себя. Это облегчит вашу участь.

— В самом деле? Но я не желаю, чтобы она была облегчена.

— Полагаете, что выстоите… В суде — возможно. Но вот в контрразведке… Полковник, объясните этой стойкой девице, что делают с подобными ей — у вас. Вам переломают кости. Не поможет — и товарищу вашему, на ваших глазах. Будете говорить?

— Нет.

— Долг порядочного человека повелевает мне предостеречь вас: с вами может случиться и нечто гораздо более худшее. У нас — несмотря ни на что и всему вопреки — как-то еще действует закон. У красных же…

— Вам это неизвестно. Мы можем идти? А знаете, господин следователь, вы погрязли в безверии и безнадежности, вы не понимаете смысла нашей борьбы, вы мните себя героями, монархистами, вы чтите ваше белое знамя. А ведь на самом деле все вы — трусы, враги народа и палачи. — Усмешливо посмотрела Дебольцову прямо в глаза: — Полковник, объясните этому стражу закона, что я буду молчать совсем не потому, что найдется, не дай бог, прах Николая Романова. А потому, что я, в отличие от вас всех, знаю: нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друга своего…