Конь бледный

Бродина стояла чуть в стороне, потому зацепило не очень сильно, ее правая рука горела, как головешка, и сейчас женщина металась по двору, страшно вопя, хлопая по плечу другой рукой, тут же занявшейся синеватым огнем. Жидкость, которую выпустил дракон, вероятно, была сродни напалму, и потушить ее было очень трудно, почти невозможно – если только рядом нет специалиста-мага.

С развороченной грудью, заливая двор темной, резко пахнущей кровью, дракон почти не утратил своей смертоносной мощи. Драконы вообще славились своей живучестью, чтобы его быстро убить, надо попасть в мозг, а чтобы попасть в мозг – нужно пробить толстенный, как из стали сделанный, череп, не поддающийся ни копью, ни мечу. Драконов не брала и магия – это знал даже ребенок.

Дракон вертелся на месте и, ловя взглядом бегающих, как тараканы, вопящих женщин, пускал в них струи огня – иногда успешно, иногда мимо, через минуту уже весь двор перед корпусом А полыхал так, будто кто-то разлил в нем несколько бочек бензина.

Трещали волосы на голове, от жара слезились глаза, но дракон все поливал и поливал из своего «огнемета», пока несколько коротких очередей не размозжили его укрытый за костяной броней мозг.

И тогда Настя опустила автомат и бессильно опустилась на камни, мучимая позывами к рвоте, задыхаясь от непереносимого запаха жареной человечины.

После драконьей атаки в живых осталось двадцать две женщины, три из которых были сильно обожжены. Бродина осталась лежать рядом со своей подружкой Мезенцевой, выжженная дочерна, как печной уголек.

– Что?! Что тут случилось?! – Настя вышла из ступора только тогда, когда Конкин потряс ее за плечи. – Это что такое?! Кто открыл огонь по дракону?!

– Она! – Настя указала пальцем на черного «боксера», лежавшего на земле. Потом вскочила, отбежала в сторону и с минуту исторгала из себя содержимое желудка, давясь, захлебываясь слезами. Конкин терпеливо ждал, держа автомат на изготовку, направив ствол на группу из десяти заключенных, с недоумением и любопытством поглядывающих на тушу убитого чудовища, по которой все еще проходили волны судорог.

– Она хотела власть захватить. – Настя вытерла рот рукавом, выпрямилась и покрасневшими от усталости глазами посмотрела на Конкина. – Пальнула поверх голов, а он… летел. Случайно вышло. Подбила эту штуку… крыло ему перебила. Он сюда упал, а наездник – вон он, похоже, что шею сломал. Дракон… это же дракон, правда? Я такие на картинке видела! И в кино! В общем – дракон разозлился и начал пускать огонь. Бродина засадила ему в грудь, а я потом добила его. Вот! Все!

– Это точно – все! – устало бросил Конкин. – Теперь мы хрен договоримся с местными. Эта штука небось больших денег стоит. Ладно, потом. Займись ранеными – пусть в санчасть отнесут. Эй, вы, пошевеливайтесь! Вперед!

Конкин дернул стволом автомата, заключенные пошевелились, тронулись с места, и вдруг один из них, налетчик Агапов, который некогда вырезал всю семью фермера, дико завопил:

– Братва! Он нас расстреливать ведет! Врет, что на волю! Щас расстреляет сцука и на корм драконам пустит! Вали его! Вали! Хватай оружие!

Конкин стоял шагах в трех от заключенных, как и положено конвоирующему, но безумный налетчик, всегда отличавшийся дурным, истеричным нравом, пересек это расстояние за один прыжок, как атакующая обезьяна. Он едва не дотянулся до горла Конкина, когда очередь из «калашникова» отбросила его назад, под ноги соратникам. Пули, предназначенные Агапову, едва не задели Зимина, стоявшего ближе всех, а тело грабителя подбило его под ноги, и если бы не мгновенная реакция – свалило бы на землю.

Ствол тут же опустился, палец на спусковом крючке дрогнул, еще доля секунды – и все десять человек полегли бы тут, на залитом кровью, закопченном, как печная труба, дворе.

Зимин понял, что сейчас погибнет, расстрелянный на месте, и ему вдруг стало ужасно досадно, что он не увидит нового мира, не увидит, как летают драконы, не посидит на солнцепеке, заливаясь по́том и мечтая о кружке пива. И тогда Зимин тихо, глядя в глаза Конкину, сказал:

– Не надо, майор. Он был дебил, ты же знаешь. Отпусти нас! Обещаю – мы выйдем, и никто из нас по дороге не причинит вреда, не сделает попытки напасть. Клянусь!

Конкин расслабился, сглотнул – он знал, кто такой Зимин. Он знал всех – кто такие были на воле и за что сюда попали. Конечно, знал то, что ему положено знать, не более того.

От Зимина веяло спокойной силой, уверенностью, надежностью, и Конкин поверил ему, хотя и был на секунду от решения.

– Хорошо. Вперед! Не оглядываться, смотреть под ноги!

Ругая себя за то, что решил выводить эту партию заключенных в одиночку, Конкин побрел следом за осужденными, держась на пять шагов позади.

Через десять минут и эти заключенные оказались за воротами тюрьмы. Теперь можно было вытереть лоб, передохнуть минут десять и за новой партией.

Конкин оглянулся – ему хотелось присесть где-то в тени, передохнуть (стояла просто-таки удушающая жара), но передумал и побрел туда, где женщины рассматривали труп аборигена, свалившегося с дракона.