Конь бледный (СИ)

Прохоренко быстро, как краб зашевелил конечностями, потом встал на ноги и пошатываясь побрел вперед, остановившись через несколько секунд перед высокой дверью, с золотой табличкой на уровне лба: «Головченко И.М».

— Тут! Только это…

Он не успел договорить. Зимин схватил его за шиворот, одновременно рывком открыв дверь, и буквально вбросил внутрь приемной, отступив в сторону, прижавшись к стене.

Майор не ошибся. Тело Прохоренко было буквально разнесено автоматными очередями, вырвавшими из коллектора куски плоти и отбросившими его к стене.

Еще не успели стихнуть очереди, когда Зимин рыбкой нырнул в помещение, перекатываясь по полу и одновременно стреляя по разным целям с двух рук. Он на самом деле не промахивался — каждый выстрел находил свою жертву, и через несколько секунд все было кончено. Шесть человек, настоящие волкодавы, тренированные телохранители, валялись на полу, как тряпичные куклы и сучили ногами, будто пытались удержать уходящую жизнь. Только один потребовал двух выстрелов — голову парня не было видно из-за стола секретарши, и пришлось перебить колено, чтобы телохранитель упал на пол и подставил свой лоб. На все про все ушло не больше шести секунд, и семь патронов.

Зимин встал, автоматически сканируя свои ощущения — нет ли боли, которой не почувствовал в горячке боя, все ли цело. Определил, что ранений нет, и наклонившись подобрал короткоствольный «калашников» с откидным прицелом. Привычно отщелкнул магазин, посмотрел внутрь, перевернул, воткнул другой, тот, что был приделан к этому прозрачным скотчем. Пусть в работе будет полный, другой магазин, полупустой — в запас.

Прошелся между покойниками, и с автоматом наизготовку шагнул к двери, находящейся сбоку от стола секретарши. Ее, само собой, на месте не было.

Потянул дверь на себя, чтобы оказался перед другой, внутренней двери, и только собрался выбить ее ударом ноги и вбросить тело в кабинет, поливая очередями все, что шевелится, за дверью послышался до жути знакомый голос:

— Коля, входи! В тебя никто не будет стрелять! Не бойся, мы только поговорим!

Зимин не удивился. Чего-то подобного он и ожидал. Но верить «голосу» не собирался.

Рывок, перекат! Мгновенно оценил ситуацию, метнулся в угол, за инкрустированный серебром и костью стол. Замер, поводя стволом автомата, будто скорпион жалом.

Но в кабинете никого не было. Никого, кроме чем-то похожего на Зимина человека в черном, как у владельца похоронного агентства костюме.

Нет, они не были похожи, как два брата. Зимин — худощавый, гибкий, довольно высокий. Владелец голоса — пониже, помассивнее, и… постарше. Вот только выражение глаз похожее — тяжелый взгляд глаз, которые видели многое, очень многое из того, что хочется забыть навсегда. Например — как взлетает на воздух джип с одним из террористов, и сгорая в огне кричит ребенок, зажатый в искореженном салоне. Оказалось, он ехал с семьей. Или как тяжело умирает женщина, оказавшаяся на векторе выстрела, и случайно прикрывшая «мишень» своей высокой грудью.

Не бывает акций без побочных потерь, что теперь поделать… такова жизнь! Террористы, наркодельцы, агенты влияния — все, кто мешает Родине жить — должны быть уничтожены.

Кто принимает решение убрать того, или иного «клиента» — Зимин не знал. Не знал и Василий Самойлин, товарищ, командир, боевой соратник. Они просто делали свое дело — профессионально, умело.

Вот только отношение к происходящему у них было разное. Самойлин, человек спокойный и непрошибаемый, как танк «Армата», ничуть не сомневался, что любая цель, которую им поставили, заслуживает любых средств. Если целью является молодая женщина, ничуть не похожая на бородача-террориста — значит так тому и быть. Значит — командование знает что-то, что не известно исполнителям акции. И все происходящее не только нормально, но и в ранге положенности. Делай, и пусть ответственность ляжет на тех, кто приказал.

Сделал дело — и уходи. Если только нечего прихватить в качестве «сувенира». Именно он научил Зимина не гнушаться шарить по карманам и вещмешкам убитых противников с целью поиска чего-нибудь ценного (если это не мешает операции, конечно!). «Это трофеи! Разве партизаны в Отечественной войне не брали трофеи? И к тому же — нам так мало платят за опасную работу, что я давно уже сделал вывод — рассчитывают, что мы сами найдем себе прокорм. Так что не стесняйся! Покойникам эти деньги, рыжье и брюлики уже ни к чему! Конечно, нужно делиться, не все самому хапать, и тогда все будут в шоколаде!»

Вначале Зимин брезговал мародерить, одно дело — искать документы, информацию, и другое — обшаривать вещмешки в поисках денег. Но потом ему стало все равно. Вообще все равно. Все равно как машине-вездеходу, которая влезла в глубокие, скользкие глиняные колеи, и ползет вперед, загребая всеми четырьмя колесами, сотрясается, натужно ревет движком, виляет, но никак не может уйти в сторону, не в силах покинуть набитую дорогу.