Конь бледный (СИ)

— Тем, кто допустил драку — по двадцать плетей — едва слышно объявил Уонг. — Те, кто смотрел и делал ставки — по пять плетей. Стоимость убитых рабов посчитать по рыночной цене, и разделить на всех, кто отвечал за охрану загона. На оставшихся в живых надеть рабские ошейники высокой надежности. Заняться сейчас же! Сотнику, обеспечивавшему охрану объекта за ненадлежащее несение службы денежный вычет в размере двухнедельного оклада. После того, как ошейники будут надеты — всех накормить и напоить.

Больше он ничего не сказал, и небыстро пошел вперед, даже не удостоверившись, идут ли за ним два чужеземца.

А они, само собой, шли, боковым зрением наблюдая за тем, как быстро и четко исполняются приказания Уонга — суетились люди, устанавливая какие-то помосты, копали ямы — видимо под костры, потому что рядом уже лежали кучки хвороста. Суета была такой, будто в огромный муравейник засунули длинную палку и очень бодро ею повертели.

Вот только удивительно было — почему никто не сделал этого раньше?

Будто услышав мысли Зимина, Уонг вдруг с неудовольствием бросил в пустоту:

— Глупые твари! Им бы только спать, жрать и трахаться! Впрочем — это нормальное желание каждого нормального солдата, не правда ли, чужеземцы? Только не говорите, что это не так, и что у вас каждый солдат только и думает о том, чтобы сложить голову за Властителя и Отечество! Дай им жалования побольше, вина и девок, да не заставляй слишком много работать — вот и все мечты этого сброда!

— Не знаю — пожал плечами Зимин. — У меня в подчинении были только командиры. Простых солдат не было.

— Да?! — удивился Уонг. — И кем же ты служил? Род деятельности?

Зимин подумал, прежде чем сказать — стоит ли теперь себя раскрывать, после трех лет молчания в тюрьме, и полтора десятком лет молчания на воле? Открыть правду неизвестному, чужеземному вельможе? И тут же решил — да какая разница? Да прежняя жизнь ушла, и больше ее не будет. Эту жизнь начинать нужно заново, так почему не поднять себе цену? Пусть знает, что Зимин не простой «рубака», очень даже не простой!

— Я был лазутчиком — тяжело сказал Зимин, не глядя на Слюсаря. — Вернее — командиром группы лазутчиков. Работал на территории, занятой врагом, добывал сведения, а еще — убивал тех, на кого указывало наше командование. Врагов нашей страны.

— Вот как?! — Уонг остановился, повернулся к Николаю, и глаза его заблестели в свете костров, у которых сидели латники. — В тайной службе? Очень интересно! Ну-ну… пойдем, поговорим…

— Я так и знал! — шепнул Слюсарь, и скривившись, потрогал здоровенную шишку, выросшую после удара булыжником. — Я давно догадался! Гэрэушник, да? Разведка, диверсант? То-то же! Дядю Виталю не обмануть! Голова! Я ей думаю!

— Надо же… — рассеянно бросил Зимин, оглядываясь по сторонам и прикидывая, как он проник бы в лагерь с диверсионной целью. — А я думал ты другим местом думаешь…

— Злой ты, Коля! — вздохнул Слюсарь, и тихонько пошатал зуб за рассеченной губой. — Твари, чуть не выбили! Вот же гниды! Кстати — спасибо тебе за помощь. Если бы не ты…

— Не благодари. Грохнули бы тебя, принялись бы за меня. А вдвоем легче отбиваться. Один спит, другой сторожит. Чистый расчет.

— А я думал, у нас любовь! — притворно вздохнул полковник, и криво усмехнулся. — Да ладно, парень, я все понимаю. Соратники, не друзья. В сорок лет друзей уже не обретают, в сорок — их теряют. Или хоронят. И то, и другое плохо, хотя первое гораздо хуже. Когда ты в силе, так называемых друзей у тебя пруд пруди, а окажись на скамье подсудимых — все, вроде как тебя и не знают. Морду воротят, суки!

Зимин не ответил. А что скажешь, если все так и есть? Друзья остались в детстве. Потом — только приятели, либо соратники. И любой из этих «соратников» пристрелит тебя не задумываясь ни на секунду — если поступит такой приказ. Специфика службы, ничего личного.

Шли недолго. Минут через пять следом за Уонгом вошли в большой шатер, ничем не отличающийся от шатров солдат — такой же серый, толстой, грубой ткани, с растяжками из витых веревок. Это снаружи. А внутри… внутри все было очень, очень хорошо! Роскошные ковры, по которым грех ходить в грязных ботинках, позолоченная лакированная мебель — маленькие столики, стулья, большая кровать за прозрачной занавесью — толстые непрозрачные портьеры были забраны наверх, на купол алькова. Не шатер, а будуар гламурной дивы!

— Нравится? — усмехнулся Уонг, усаживаясь в кресло. — Честно сказать — я равнодушен к роскоши. Властитель настаивает, чтобы я соответствовал облику важного вельможи, но мне претит безумная расточительность наших дворян. Ради того, чтобы пустить пыль в глаза соседях пускают на ветер целые состояния! Идиоты!

Он помолчал секунд десять, и доброжелательно предложил:

— Можете присесть. На стулья. Мне нужно с вами поговорить.