– Нет времени, – ответил бомж, и весь вечер они провели в «безвременье», безучастно наблюдая, как практически беспричинно из трехлитровой банки исчезает спирт ректификат, еще недавно казавшийся бесконечным.
Секса не было. Максим всячески обхаживал Аську в разных состояниях. Он видел, как она поддается его поцелуям, он чувствовал, как ей это нравиться, он телом ощущал ее ответное желание. Но как только Максим пытался пойти дальше, Аська замыкалась, запиралась в ванной, и оставалось там, пока он не уходил. Для Максима разницы в компонентах полового акта не было. Согласна на поцелуи – согласна на все. Аська же четко проводила границу по верхнему краю своей восхитительной груди, выше которой секс был, ниже – нет.
Евгений Александрович Евтушенко. Колокольчик.
Максим в то время еще не знал поэта Евтушенко, но понимал, что нужно что-то менять в их отношениях с Аськой, и они поехали в Конаково.
***
Снова поселились на дебаркадере. Жили практически семьей. Хоть и в разных комнатах. Аська готовила обед, а Максим ходил за продуктами.
Вместе с ними на дебаркадере жил невразумительных размеров неаполитанский мастиф по имени Босс. Мастино – потомки древних боевых собак, травивших диких зверей и гладиаторов на аренах Древнего Рима. Его передняя лапа была значительно крупнее руки Максима со сжатым кулаком. Обслуживали его два человека – мужчина и женщина. У мужчины не было правой ноги до колена. Он говорил, что в Афганистане наступил на мину. Но глядя на зевающего Босса с ножеподобными зубами, верилось в это с трудом. Если Босс отдыхал на сходнях, то Максиму приходилось прыгать в воду и выходить на берег мокрым.
– Пните его ногой, не бойтесь, он сразу уйдет, – кричал Максиму одноногий камердинер.
– Я лучше искупаюсь, – отвечал наблюдательный Максим.
Однажды Босс зашел в их комнату во время обеда, и покинул их, только съев все сосиски. Максим с Аськой без ропота доели пустой рис, но на будущее решили закрывать дверь во время обеда.
***
Утро выдалось хмурым и даже слегка промозглым. Сразу после завтрака Максим сгонял в ларек и принес дюжину портера и чипсы.
– Ланч, – по английски отрапортовал он.
Портер хотя и пиво, но пиво крепкое. Через час развесились настолько, что не глядя на погоду, побежали купаться.
– А слабо Волгу переплыть? – в поисках новых подходов к Аськиной душе, спросил Максим.
– Мне нет, – а тебе?
– Поплыли.
Максим с разбега вонзился в серую неспокойную реку и, не глядя по сторонам, взял хороший ритм кролем. Отплыв метров на сто, он перешел на более спокойный брасс, потом снова на кроль. Через несколько секунд, его живот задел дно и он увидел, что плывет в камышах. Максим вышел на берег и оглянулся в поисках Аськи. Ее еще не было, и он начал неторопливо прохаживаться вдоль берега. Метрах в двадцати от него, на песке в беспорядке лежала чья-то одежда.
– Футболка как у меня, и джинсы такие же, – подумал Максим. Тугая мысль медленно вползала в его портерный мозг.
– А на каком я берегу? – доползла она до гипоталамуса.
– Я круг, что ли сделал? – мысль начала подниматься с пола и вставать на ноги.
– А где Аська? – паника закружила его водоворотом ужаса. На воде ее не было видно, на берегу тоже.
Максим вскочил в чью-то лодку и начал отгребать от берега. Голоса хозяина и Аськи раздались одновременно.
– Я увидела, что ты развернулся, и тоже вернулась. А чтоб в мокром не ходить, переодевалась.
Вечером решили сделать костер. Далеко не пошли, на опушке развели небольшой огонь, поджарили хлеб, сардельки. Порезали сыр, помидоры. Выпили водки. Было очень вкусно и уютно.
Максим сел спиной к стволу высокой ели, Аська села ему на колени. Он согнул ногу, и девушка оказалась в живом кресле. Макс обнял ее за плечи и зарылся лицом в волосах. Мир замер, время остановилось. Им было очень хорошо вместе, в ночном лесу, рядом с догорающим костром. Они делились своим теплом друг с другом, и боялись пошевелиться, чтобы ненароком не разрушить гармонию, внезапно возникшую между ними.
Костер потух, они заснули. Очнувшись через несколько минут, потихоньку пошли домой. Говорить не хотелось. Максим физически ощутил, как с громким треском рвется тонкая серебряная нить, еще недавно накрепко связавшая их сердца. И он не понимал почему.
***