Конан Дойль на стороне защиты

Викторианская криминология переворачивала этот порядок. Она предлагала только общую классификацию: иностранец, игрок, неимущий, еврей. Такой подход — сомнительное использование диагностического воображения — является давним и стабильным прибежищем фанатиков. По искаженной логике криминологии выявление преступника происходило позже идентификации; этот поставленный с ног на голову процесс вызывает в памяти резкую реплику королевы из «Алисы в Стране чудес» Льюиса Кэрролла, написанной в 1865 году: «Пусть выносят приговор! А виновен он или нет — потом разберемся!»[33]

Полиция Глазго, прибегая к криминологии как к основному инструменту, знала, что использовать ее для доказательства вины Слейтера нельзя. Зато виртуозно применить для конструирования его вины — вполне возможно. Стало быть, по меркам буржуазных представлений эпохи, задержание Слейтера было огромным успехом независимо от того, убивал он мисс Гилкрист или нет. Ибо, если Оскар Слейтер и не был убийцей, он как минимум был в высшей степени «удобным» чужаком.

Брошь-улика стала для полиции редкостной удачей, так как ставила под прицел человека из той прослойки, которую эдвардианский Глазго и без того жаждал убрать со своих улиц, — одного из тех, кто, по словам американского адвоката Элинор Джексон Пил, был элементом «доступным и бросовым». Тот факт, что улика стала недействительной, почти ничего не значил: задержание Слейтера и признание его виновным было четырехкратным везением — одним ударом город отделался бы от иностранца, еврея, игрока и представителя (как минимум временного, от случая к случаю) низших классов. Слейтеру, по тогдашним представлениям, в прямом соответствии с английской пословицей грозило неминуемое «повешение если не за овцу, так за ягненка», и он его едва избежал.

То, что виновность Слейтера была сфальсифицирована изначально, подтвердилось в 1927 году, когда шотландский журналист Уильям Парк взял у Слейтера интервью после освобождения из Питерхеда. «В течение некоторого времени перед убийством полиция следила за его жилищем с целью обвинить его в безнравственном ведении дома», — в том же году писал Парк Конан Дойлю и продолжал:

Он видел, что лейтенант Дуглас и другие полицейские за ним следят, и отлично об этом знал. Перед самым арестом Слейтер регулярно видел его людей, занятых наблюдением.

Я обнаружил… заявление Гордона Хендерсона, управляющего клубом «Слопер»[34]: полицейские явились туда в среду 23 декабря, спрашивали об Оскаре Слейтере. То было за два дня до того, как Маклин доложил о залоговой квитанции…

Это дает нам совершенно новую ситуацию. За Слейтером следили из-за другого проступка, и по делу мисс Гилкрист его привлекли как удобную для приговора фигуру… Слейтер еще в 1911 году заявил, что полиция за ним следила и дала ему уехать из Глазго, чтобы потом вменить ему в вину «попытку скрыться от правосудия»… Полиция признала, что была в доме у Слейтера примерно за два часа до его отъезда и не арестовала его…

Все дальше углубляясь в это чудовищное дело, мы не видим ничего, кроме чистой фальсификации: намеренных предварительных действий ради последующего обвинения.

В итоге вырисовывается следующая картина. Оскар Слейтер прибыл в Глазго осенью 1908 года. Почти наверняка полиция его уже знала по прежним появлениям в городе. На этот раз за ним следили с самого приезда, на протяжении всего пребывания. Затем произошло убийство мисс Гилкрист, и, по счастливому для полиции совпадению, Слейтер заложил брошь. Лучшего предлога для идентификации, преследования и ареста Слейтера не требовалось. Когда дело оказалось ненадежным, полиция и обвинение подперли его сомнительными свидетельскими заявлениями, выманиванием ложных показаний, сокрытием оправдывающих обстоятельств и всей той нелогичностью, какую только позволяет криминологический метод. На судебном заседании судья заявил присяжным, что на Слейтера «не распространяется презумпция невиновности… как на обычного человека», тем самым заклеймив его как лицо, находящееся вне закона, пусть и не назвав его таковым открыто.