Конан. Путь к Трону

Пятеро всадников, безоружных, но одетых в белые плащи с вышитым черным аквилонским орлом, застыли на месте. Все, кроме одного, тащили за собой пленных, на шеи которых были надеты грубые веревки. Пленные, — трое мужчин и одна женщина — или самцы и самка? — были ростом не больше детей, их нагота была частично скрыта тонкой светло-коричневой шерстью, вроде как у олененка. Над курносым, человеческим лицом поднималась пара остроконечных ушей. Когда их мучители побросали веревки, чтобы выхватить мечи, существа, оказавшись на свободе, бросились бежать. Троцеро заметил, что у каждого сзади торчал короткий хвостик, белый снизу, как у оленя.

Командор аквилонцев пришел в себя и прокричал приказ. Его воины тотчас же хлестнули плетьми коней и ринулись вперед.

—- Убейте их! — крикнул Троцеро.

Пятеро всадников, пригнувшись к шеям коней, с разбегу налетели на пуантенцев, — смертью горели их мрачные глаза. Мятежникам не удалось образовать прочную цепь, — везде были деревья, — и аквилонцы нацелились на эти просветы. Их предводитель наскочил на Троцеро, выставив меч, как пику. Справа и слева воины князя, горя мстительной яростью, отчаянно бились с врагом.

Все смешалось в диком месиве. Лес оглашался криками, освещался белыми вспышками ужаса в глазах людей, которых подхлестывала ярость отчаяния. Двое воинов напали на аквилонца, — тот на полном скаку размахивал смертоносным мечом над лохматой головой. Один вонзил клинок в руку, державшую меч, другой взмахнул что есть мочи мечом, оставив в боку скачущего коня глубокую рану. Но конь, заржав от боли, все же не остановился, и всадник скрылся.

Меч князя скользнул по клинку, искавшему его смерти, и на шесть дюймов вошел в грудь, украшенную орлом-эмблемой. На Троцеро обрушился поджарый, мускулистый предводитель аквилонцев, — тот со звоном отразил удар, — песнью смерти звучал скрежет стали о сталь. Пятеро коней прорвали цепь и унеслись, как листья на осеннем ветру, — с четырьмя всадниками. Пятый остался лежать навзничь на рыхлой, усыпанной листьями земле, в лесу, — кровь медленно растекалась по белому плащу.

— Кремио, — прокричал князь, — бери свой отряд, и в погоню! Постарайся захватить кого-нибудь живым!

Троцеро вернулся на изрытую копытами поляну, измятая трава которой носила следы яростной схватки. Бросив взгляд на распростертого на земле воина, он проговорил:

— Десятник, проверь, жив ли этот негодяй.

Пока десятник спешивался, приблизившийся воин обратился к Троцеро:

— Он мертв, мой господин. Я насадил его на клинок, когда мы столкнулись.

— Так точно, — кивнул десятник, осмотрев тело.

Троцеро пробормотал проклятье.

— Он был нужен нам для допроса!

— Вот один из их пленников, — проговорил десятник, склоняясь над обнаженным телом, распростертым на земле, словно рваная рогожа. — Должно быть, бедняга попал под копыта коня и был затоптан.

Троцеро прикусил нижнюю губу, задумавшись.

— Да. Я думаю, один из тех сказочных сатиров, о которых так любят судачить крестьяне.

Суеверный ужас отразился на лице десятника, он отдернул от тела поднятую руку и спросил, поднимаясь и отступая назад:

— Что же с ним делать, о господин?

Сатир, чьи запястья были туго связаны тонким ремнем, приоткрыл глаза и, обнаружив окруживших его всадников, с трудом поднялся на ноги. Дрожа от ужаса, он попытался было бежать, но десятник поймал веревку, свисавшую с его шеи, и заставил сатира угомониться.

Когда лесной человек вновь распростерся на земле, Троцеро обратился к нему:

— Ты можешь говорить?

— Угу, — проговорил сатир на ломаном аквилонском. — Хорошо говорить. Свой язык говорить, твой язык говорить мало. Что со мной делать?

— Это решать нашему маршалу, — ответил Троцеро.

— Ты не рубить голову, как другие?

— Мне ни к чему отрубать тебе голову. Почему ты считаешь, что те, другие, сделали бы это?

— Другие хватать нас для жертвоприношения.

Князь нахмурился:

— Понятно. Тебе нечего бояться. Однако мы должны привести тебя в наш стан. Как тебя звать?

— Я Гола, — ответил сатир спокойно.

— Ладно, Гола, поедешь с одним из моих всадников. Понятно?

— Я бояться лошадей, — сатир потупил взгляд.

— Придется потерпеть, — сказал Троцеро, подавая знак десятнику.

— Ну, давай, — проговорил десятник, подхватив сатира с земли.

Он снял петлю с шеи Голы и, осторожно обмотав веревку вокруг талии лесного человека, привязал конец к поясу всадника, на чьем коне очутился сатир.

— Все будет в порядке, — улыбнулся десятник. Вскочив в седло, он развернул отряд по направлению к лагерю.

Отряд, посланный в погоню за аквилонцами, добрался до ущелья Великанов, когда беглецы уже скрывались за крутым склоном. Опасаясь засады, пуантенцы решили прекратить преследование.

По прибытии в лагерь, Троцеро докладывал о результатах своей вылазки собравшимся в маршальском шатре вождям повстанцев. Конан, осмотрев пленника, сказал:

— Мне кажется, путы на твоих руках чересчур туги, приятель Гола. В них нет нужды.

С этими словами маршал обнажил кинжал и приблизился к сатиру. Тот съежился от смертельного страха и взмолился:

— Не убивай! Мне обещать! Не убивай!