Кондотьер

– Скажем: тоже скупой! Еще пуще батюшки. Кто у нас еще из венценосных особ остался? – холодная улыбка неожиданно тронула красивое лицо Маши, в синих очах вспыхнула ненависть. – Иоанна Московского не трогаю – он, даже если и примет участие в выборах, все равно трона не получит. Не понимает, что такое выборы, думает, магнаты к нему придут, в ноги бросятся – пожалуй, дескать, на царствие, умоляем и слезно просим… Что ты смеешься-то? Иван именно так и думает, я ж московские порядки знаю.

– Еще Федор Иоаннович, – напомнил Магнус. – Говорят, с головой не дружит, все в колокола звонит.

– А вот и неправда! – королева неожиданно рассмеялась, теперь уже скорее по-доброму. – Федор – юноша добрый, начитанный, умный. Поэтому и к трону не рвется, считает, что кровь там и смрад. Ну, на Ивана-то, отца своего, наглядевшись… Сожрут его в Польше! И он это понимает прекрасно и на трон Речи Посполитой не пойдет.

– А если отец заставит, Иван Васильевич?

– Плохо ты Ивана Васильевича знаешь! – уверенно возразила Мария. – Он сам на польский престол не прочь и сына своего туда на дух не подпустит! Уж поверь, я-то натуру царскую ведаю.

– Если мы на престол Речи сядем, Иван большую войну начнет, – его величество задумчиво покачал головою.

– Так он и так воюет! – скривилась юная королева. – В Ливонии сколь уже топчется? Ригу, Ревель до сих пор не взял, Дерпт только и Пернов – и то во многом благодаря тебе! А новую войну зачнет – и того не будет. В Ливонии-то все, чай, за нами пойдут, не за Иваном. Да и войско сильное взять откуда? Ослабишь границы южные – татары тут же нападут, не успеешь и плюнуть.

Маша попила кваску из стоявшего на широком подоконнике кувшина и уселась рядом с мужем.

– Нет, большую войну Иван вряд ли начнет. А вот по мелочи вредить может! Тех же убийц подослать.

– Ладно, разберемся с Иваном. Кто еще? Максимилиан-кесарь стар уже. Сын его, Рудольф?

– Немцев поляки не жалуют! Трудновато им будет голоса набрать.

– А всякая местная мелочь? Радзивиллы, Ходкевичи, Костка?

– Ты еще из конюхов предложи королей выбирать! – презрительно рассмеялась ее величество. – Этих, ясно, магнаты тянут, чтоб через них управлять. Да все ж всем понятно! Ни один шляхтич за них не пойдет, или, как ты говоришь, не впишется… Кто еще остался?

– Стефан Баторий, трансильванский князь.

– Валах этот? Х-ха! – Маша совсем по-девчоночьи хлопнула себя ладонями по коленкам. – Говорят, он, кроме мадьярского да латыни, никаких других языков не ведает. Деревенщина, куда таким в короли? Нет, думаю, он нам не соперник.

– Как раз таки соперник, Машенька, – твердо заметил король. – И самый для нас опасный.

Магнус, точнее Леонид Арцыбашев, прекрасно знал, что говорит. В той, нормальной, истории именно Стефан Баторий будет избран королем Речи Посполитой. Деятельный, умный… ярый враг Ивана Грозного. И его ливонского вассала.

– Из-за Стефана турецкие уши торчат, – тихо продолжил Магнус. – На этом-то и сыграем. Слухи раздуем, сплетни: мол, кто за Стефана – тот турок выбирает. Со Стефаном обязательно турки придут, по всем городам сядут, храмы христианские разрушат… Мариацкий костел в Кракове живенько в мечеть превратят. А уж о налогах и говорить нечего!

– А ты у меня умный… всегда знала, – опустив голову на плечо супруга, Маша потерлась щекой.

Магнус обнял жену и улыбнулся:

– Я тут как раз и слоган придумал. Пусть по площадям покричат. Вот, послушай: «Кто выбирает свободу, тот выбирает Магнуса!», «Кто хочет турок, тот хочет султана Батория на польский трон!». Магнус – свобода! Стефан – турки. Что еще?

– Юхан – скряга! – засмеялась Машенька. – А сын его, Сигизмунд… Мелкий скупердяй – вот как! И эти все… конюхи, Костки и прочие – мелочь крысиная! Позор, а не короли. Мы же – древнего рода, нас на трон не стыдно! Все права имеем.

* * *

Посланник свободного прусского герцогства барон Аксель фон Зеевельде задержался в Оберпалене еще на пару недель: открыто волочился за баронессой Александрой. Надо сказать, юная вдовушка и сама давала к тому немало поводов, оставив в замке новоиспеченного управляющего – молодого Эриха, давно влюбленного в свою владетельную хозяйку по самые уши. Сашка это прекрасно знала и пользовалась. Сказать по правде, Эрих ей и самой нравился, но… паж – это паж, тем более из бедных ливонских дворян, у которых все имущество – старая кляча да шпага. У Эриха, кстати, даже и клячи не было. А тут – нате вам, барон! Прусский посланник. Настоящий аристократ, причем отнюдь не зануда, а нрава самого что ни на есть веселого. Вдобавок приятной наружности, что тоже немаловажно. Облик барона несколько портила большая родинка на левой щеке, но на такие мелочи Сашка не обращала внимания.

Юная баронесса не то чтобы всерьез увлеклась посланником, однако ей льстило быть предметом самого искреннего обожания со стороны столь знатной и принятой во многих королевских дворах особы – ей, бывшей новгородской шлюхе, «гулящей», в иные времена продававшейся и за полкалача. Уличной девке, которую никто и за человека-то не считал! А тут…