Я просунул руку ей под куртку. Это был ответственный момент. Ситуация казалась практически смертельной. Я невольно вспомнил картинки из книжки – мускулистые самки разных насекомых: богомолов, скорпионов и прочих вредных тварей пожирают без зазрения совести своих хиленьких дружков. Иногда прямо после признания в любви. Одна моя рука была занята, другая прижата к боковушке кресла. Фемка же двумя своими (вполне свободными и умелыми) руками могла бы мне мигом свернуть голову, как курице, или резким тычком расплескать живот. Действительно, на какой-то момент она напряглась, я почувствовал ее необъемистые, однако стальные мускулы, но потом напряжение ушло.
Шошана признала за мной право, у таких дев-воительниц это означает, что она посчитала себя проигравшей какое-то сражение. Кожа у нее была гладкая и прохладная, а известные выпуклости все же больше, чем казалось при наружном осмотре. Я, стараясь не делать резких движений, стянул с нас двоих лишнюю одежку. В общем, выяснилось, что она – ладная деваха. Ножки-ножницы, как у куклы Барби, талию будто затянули изо всех сил невидимым ремешком. Пальчики ее мне всегда в кайф были – длинные и узкие, такими не только душить, но и ласкать удобно.
И в самом главном деле Шошана отчасти разбиралась – может, потому что хорошо знала анатомию. Однако проявляла она в этом деле известные принципы. Никаких излишеств – так, наверное, ведут себя царицы и валькирии.
– Однако, как сказали бы синоптики, зафиксировано выпадение греха, годовой нормы для этой местности, – подытожил я.
После столь тесного времяпровождения я изрядно повеселел, а она, пожалуй, помрачнела.
– У тебя такой вид, Шоша, будто ты собираешься посетить венеролога или уйти от своих фемов в декрет. Что касается первого, то я, как любой приличный полицейский, проверяюсь на инфекции бесплатно каждый день. И от второго варианта не трепещи. Даже если мы заведем эмбриончика, его вырастят добрые аисты в пробирочке, когда мы, конечно, заплатим. Радуйся, я – твой.
Но она не сказала: "А я твоя", она призналась совсем в другом.
– Ты меня подавляешь. И мне это не нравится. Подавляешь отнюдь не физически и даже не умственно. Понимаешь, все фемы соединяются меж собой с помощью нескольких центров симметрии. Так вот одно важное соединение сейчас утрачено, и затухание синхронной пульсации – это такой канал связи – происходит именно из-за тебя.
– Подумаешь, одним соединением стало меньше. Без твоих симметрий тоже жить можно, причем припеваючи. Если тебе покажут на дверь в твоем родном коллективе, придешь трудиться на пару со мной в полиции. Если меня, а заодно и тебя, выпрут без выходного пособия из полиции, переквалифицируемся в старатели. Поднакопим деньжат – по-моему, у нас это получится, если подрабатывать иногда на большой дороге – плюнем на этот сраный Меркурий и поселимся где-нибудь на Марсе, на худой конец, на Ганимеде. Знаешь, какие там пейзажи...
– Ты балбес непонятливый или артист, умело придуривающийся? Мне или на Меркурии жить, в системе всех необходимых мне симметрий, или нигде.
– Ладно, Меркурий не сраный, а весьма милый, особенно в хорошую погоду. Он мне тоже очень нравится. Я его, между прочим, уважаю – он маленький да удаленький. Вернемся в Скиапарелли, найдем бабку-знахарку, она тебе все симметрии мигом наладит. Если даже не желаешь отрываться от своего коллектива, будем просто встречаться. Ходить вместе в кино на утренние сеансы, на елку, целоваться украдкой в темных дурно пахнущих углах вроде мусороперерабатывающего завода.
12
– Вот она – долина Вечного Отдыха. Похожа на ложку. Только какое-то время назад эта ложка зачерпнула дерьмового варева. Похоже, что нас нынче ждут – не дождутся с хлебом-солью.
Несмотря на пылевую завесу я различаю заграждение – цепочку тракторов, которая протянулась поперек тракта. Плюс пара кибиток.
Цепь была настроена воинственно, даже с приличного расстояния проглядывались серебристые дула плазмобоев. А мы будем демонстративно миролюбивы. Я остановился метрах в десяти от ближайшей машины. На связь никто не выходит. Приглашают, значит, на стрелку. Я без особой охоты напялил скафандр, из оружия ничего кроме маленького лазерного ножика, да пары гранат не взял. Если и пригодятся боеприпасы, то только незаметные. Когда я выбрался в сумерки, одна из кибиток помигала мне.
Внутри нее сидели трое господ в довольно скованных картинных позах и еще двое мужланов строго стояли со сквизерами. Эти двое хотели было забрать у меня пушку, но я демонстративно развел руки и заулыбался, показывая, что дружелюбен и миролюбив. Среди встречающих был шериф Анискин, у которого теперь растекался синяк на оба глаза, но по счастью отсутствовал пахан, которого мне пришлось обидеть в прошлый раз. Физиономии присутствующих не вызывали оптимизма, напротив, от них хотелось взгрустнуть.
– Ну, представь, меня, шериф, публике.
– Пару недель назад этот тип был лейтенантом полиции из Скиапарелли. Кто он сейчас такой, я не знаю.