Конечные и бесконечные игры

Если в культуре, в которую нас привносят путем нашего рождения, всегда существуют люди, кто побуждает нас превращать нашу жизнь в театр тем, что показывают нам только повторяющееся прошлое, в ней также есть и те (обычно это те же самые лица), кто учит нас быть готовыми к неожиданностям. В присутствии таких людей мы впервые видим в себе творцов.

Они не дают нам способностей творить и не развивают в нас эти способности. Источником творчества никогда не является внешняя среда, так же как ребенок никогда не станет гением. Творец появляется по мере прикосновения – парадоксального феномена бесконечной игры.

Другой человек не прикасается ко мне, если расстояние между нами свелось к нулю. Меня коснутся, только если я отвечу изнутри – спонтанно, подлинно.

Вы не способны прикоснуться ко мне из вашего внутреннего центра, из центра вашего творчества. Прикосновение всегда взаимно. Вы не прикоснетесь ко мне, если я не прикоснусь в ответ.

Противоположное прикосновению действие – передвижение. Вы передвигаете меня к месту, которое уже предвидели и даже подготовили путем внешнего воздействия на меня. Это этап, который становится успешным, только если я передвигаюсь, а вы остаетесь стоять на своем месте. Меня можно довести до слез, если я увижу хорошо поставленное выступление, прочитаю душераздирающую газетную статью или буду доведен до бешенства политическими байками и рассказами о героических достижениях, – но в каждом описанном случае меня передвигают по заложенной формуле, заготовке, которая при этом не влияет на того, кто выполняет действие, у них ведь на созданное ими иммунитет. Вот когда сами постановщики доводят себя до слез своим же представлением, а не как их выступление, они теряют свою силу, становятся театрально неопытными.

Это означает, что мы можем быть перемещены только теми людьми, которые изображают из себя кого-либо, только если мы – не мы сами, а те, кем мы быть не можем.

Когда ко мне прикасаются, ко мне прикасаются как к настоящему, подлинному, под всеми театральными масками, завесами, и в то же время я меняюсь изнутри, – тот, кто ко мне прикасался, тоже меняется. Нас нельзя изменить внешней оболочкой. В самом деле, весь внешний дизайн приобретается через прикосновение. Кто бы нас ни трогал и кого бы мы ни трогали, обе стороны нельзя застать врасплох (этот феномен непредсказуем – отражение кроется в безумии или «тронутости»).

Мы можем двигаться только через наши завесы. Нас трогают через наши маски-завесы.

56

Суть прикосновения можно лучше понять по тому, как бесконечные игроки понимают такие сущности, как исцеление и половое различие (также: сексуальность, влечение).

Когда к вам прикасаются, человек действует изнутри, поэтому и вы отвечаете всем своим нутром. Ваша полнота как человека – это целостность, или ваше здоровье (в английском языке слово здоровье «health» и здоровый «healthy» происходит от слова «hale» или «whole» целый). Иными словами, прикасающийся всегда лечится или даже вылечивается, выздоравливает.

Конечного игрока может не интересовать факт возможности излечения, приведения себя в целостность, он заботится о своем исцелении, приведении в действие. Лечение позволяет мне играть, исцеление восстанавливает меня как соперника в одной или нескольких играх.

Исцеляющие врачи должны абстрагировать людей и видеть в них функции. Они лечат болезнь, не человека. И люди умышленно представляют себя как функции. Лечащие практики принимают значительные масштабы и стоят приличных сумм, потому что раскрывают людей как функции или, скорее, их набор. Быть больным – быть неспособным выполнять функции, что, в свою очередь, значит не быть готовым конкурировать в предпочитаемых играх. Это вид смерти, невозможность заслуживать статусы. Болезнь делает нас невидимыми, у нее всегда привкус смерти: либо она приводит к реальной смерти, либо смерти игрока как соперника. Опасность болезни равна опасности проигрыша.

Никогда нельзя быть больным полностью. Болеть может какая-то ограниченная часть нашего организма, лишая ее нормального функционирования. Не рак делает меня больным, лишь то, что я не могу работать, бежать, глотать. Потеря функциональности, препятствие деятельности не может уничтожить мое здоровье само по себе. Я слишком тяжелый, чтобы летать, хлопая руками, но в то же время я не жалуюсь на то, что болею из-за большого веса. Однако, если бы мне хотелось стать моделью, танцором или жокеем, чрезмерный вес стал бы моей болезнью, и я решил бы проконсультироваться с доктором, диетологом или иным специалистом, чтобы вылечиться.

Когда я выздоравливаю, я восстанавливаюсь в своей целостности так, что моя личная свобода не страдает от потери функции. То есть болезнь не должна быть устранена до того, как я смогу ее вылечить. Я не свободен в той степени, в которой я могу преодолевать проблемы со здоровьем; лишь настолько, насколько успешно я могу включить мои нарушения в игру. Я могу быть исцелен от болезни, я могу быть вылечен своей болезнью.