Конек Чайковской

Олимпийская чемпионка по спортивной гимнастике, динамовская звезда Эльвира Саади в то время вышла замуж и родила. «Динамо» ей оформило двухкомнатную квартиру. А освободившуюся жилплощадь чемпионки Мюнхена и Монреаля выделили еще только подающему надежды Котину. Это в 18 лет! У нас чемпионы мира не получали жилье в Москве в такой короткий срок!

Квартира была такая удобная… Мы там часто собирались и пировали. И не только мы – у Володи, похоже, вся сборная СССР собиралась время от времени.

А трудились мы до пота и крови на катке «Динамо» в Петровском парке. С 7 до 10 утра там занимался Котин. Потом на лед выходило размять могучие члены хоккейное «Динамо» великого Аркадия Ивановича Чернышёва.

Ледовой этой дружине, конечно же, руководство выделило привилегированное время – потому что хоккеисты должны были спокойно, не спеша позавтракать. А мы без всякого завтрака выскакивали на лед и бесконечно чертили обязательные фигуры.

Чернышёв мне серьезно так говорил, растягивая гласные: «Ле-ена, ты должна понимать, у нас же хок-кей!» Ну да, конечно, а у нас просто черчение на льду!

С полпервого до полтретьего дня у меня на динамовском катке работали танцоры. Потом обед. А в шесть вечера вновь появлялись одиночники. Затем заливка льда – и с 8 до 10 часов вечера опять шли танцы. И так каждый божий день. Ни в театр выйти, ни в гости заглянуть – жизнь без просвета.

Как правило, все фигуристы ко мне приходили с уже отработанными элементами. Но всем – и Котину тоже – мы сложность поднимали, конечно. У Володи было хорошее, поставленное, но юниорское катание. А у меня он перешел к взрослым задачам.

Сейчас говорят: учить надо вот так. Я старалась не трогать то, что спортсмены раньше уже впитали у других тренеров (тем более у Игоря Борисовича Москвина, наставника двукратных олимпийких чемпионов Людмилы Белоусовой и Олега Протопопова!). Я не меняла глобально базовую основу. Если сломать технику фигуристу на таком уровне, никто тебе не гарантирует – поставишь ли ты новую. Ведь у него движения, шаги, прыжки глубоко уже заложены. И смысла это все перекорчевывать не имело никакого. Добавлять и разучивать что-то свежее, создавать новые комбинации – это да.

Потому я только развивала его. Придавала новые краски его стилю.

Я видела, что Котин на тот момент оказался единственным фигуристом в мире – незадолго до него еще был канадец Толлер Крэнстон, – который так высоко стоял по артистизму и по неповторимой харизме. Хотелось именно на этом выигрывать. Что я, собственно, и делала. Притом что Володя обязан был всё чисто прыгать. Иначе на пьедестал рассчитывать не приходилось.

Но школа нам давалась непросто. Потому как Вова во время школы… пел. Накручивал круги на льду и что-то там мурлыкал себе под нос.

Этим он кардинально отличался от того же Ковалева. Старший тезка Котина школу катал так, как ни один человек в мире. Для него это было удовольствие. Чистейшими «ребрами» все крыл. Но из-за этого технократизма у Ковалева почти всегда возникали сложности в произвольной программе.

Почему Котину за нашу прорывную «Тарантеллу» не ставили высоких оценок? Да как же, ставили! Ну только в самом начале, может, прижимали. Но надо понимать, что с первого раза в фигурном катании высоких оценок не бывает ни у кого и никогда. Зато вторая оценка, за артистизм, всегда была Вовкина. Мы даже этот момент не обсуждали.

Процесс получился небыстрый. К Олимпиаде 1988 года Котин подготовил школу, скажем так, на уровне мировых стандартов.

И в то же время его уже называли королем показательных выступлений… Я бы сказала, что он был, скорее, королем произвольных. Именно на этих программах Володя почти всегда вытаскивал себя с шестых-восьмых мест на пьедестал.

Что касается показательных выступлений – его, наверное, единственного из мировой элиты фигурного катания в середине 80-х на чемпионатах Европы год за годом вызывали на бис по четыре (!) раза.

В 1985-м, на первом его серебряном первенстве Старого Света Володю зал требовал на лед четыре раза! А я слышала умоляющий глас организаторов «Елена, финиш!» А Вовка ко мне подъезжал и выдыхал: «Всё! Больше уже не могу кататься!» Но я его отталкивала от бортика, на котором он повисал, на лед: «Иди, раз зрители вызывают!»

После того чемпионата в Гетеборге Международный союз конькобежцев выпустил специальное постановление. В нем говорилось о том, что на показательных выступлениях никто не позволяет себе больше одного проката на бис. И это было связано не с тем, что у кого-то из призеров должно быть время ограниченно, а с тем, что четко определено время телетрансляций. Иначе у телевизионщиков вся их сетка вещания летела коту под хвост.

Понятно, что после него не любили выступать другие призеры – ни чех Йозеф Сабовчик, ни немка Катарина Витт, да и наши тоже ворчали. Все они недовольно говорили, что этот Котин забрал себе все эмоции зала.