Конец

Она ждет меня, считает, что я уже в пути, возвращаюсь из дома мамы папиного папы, ведь я сказала ей, что иду туда. Меня, однако, нет. Она полагает, что меня задержал дождь. Я вообще часто опаздываю. (На самом деле в то время я уже в Риме, на вокзале, смотрю, как тощие коты атакуют кучи мусора.) В дом заходит отец, три моих брата, пять сестер, и моя тетя, и дедушка, все моют руки в одном тазу. Мое отсутствие все отмечают без особой тревоги. Посмотрите на них, они мокрые и плохо пахнут, они мертвы для меня, хотя еще не знают об этом. Все они уже видоизменились, став лишь моими воспоминаниями, как должно было случиться по-настоящему, когда я пережила бы их всех. В комнате так мало света, что все склоняются к самым суповым тарелкам, чтобы разглядеть, что едят.

Теперь меня интересует следующее: принесло пользу или вред то, что я превратила их в призраков и при этом продолжала любить?

Ты проиграл состязание и сник, а толпа унесла твоего брата на руках, и тогда подошла я и вручила тебе карты: «Вот, – сказала я, – это для проигравшего». После видела тебя всего два раза. И между нами всегда была невидимая пелена, хотя мне однажды показалось, что она вот-вот исчезнет, я думала, сердце мое разорвется. Я не видела тебя три года. Но каждый вечер я засыпала с твоим милым образом. Когда мы встретились вновь, я была все еще очень юной и не понимала, что ты не можешь стать таким, каким я тебя придумала. Говоря, что ты до сих пор меня разочаровываешь, да, я жестока, как ты и говорил, но, постой, я должна сказать: «Милый мой, любимый, ты убил прошлое. Ты разбил мне сердце. И подарил мне настоящее».

Посмотри же на меня. Открой глаза и посмотри на мое лицо.

Я до сих пор помню твою первую шутку на английском. Мы шли тогда по Моми-авеню в сторону центра, к ночному клубу. Мы давно женаты, Алессио уже нет в живых. И ты приставал ко мне, хотел поцеловать ухо прямо на улице, где так много прохожих. Я дала тебе пощечину, была раздражена, но ты не отступал. Ты тогда назвал меня ведьмой, я была непреклонна. В канавах повсюду были лошадиные экскременты. «У тебя душа нараспашку», – сказал ты. В клетке в окне над нашими головами обезьяна кричала надрывно, как человеческое дитя, которое изо всех сил хотело подняться и погладить ее.

Ты вновь приблизился, чтобы меня поцеловать, я оттолкнула тебя, и ты прошептал, почти касаясь губами моего уха, нечто такое вульгарное – подобного я никогда от тебя не слышала. Помнишь, что ты сказал? Что ты хотел сделать со мной прямо здесь, посреди улицы, прямо стоя? И я ответила тебе мысленно, желая тогда всем сердцем, чтобы ты понял меня без слов, я сказала, что сделала бы все, если бы ты от меня отказался.

Хочешь пить? Скажи, да?

Больше всего я хотела испытать страдания от того, что ты меня бросаешь. Ты и я, мы были такими разными. Ты просто испытывал те чувства, которые испытывал; я же будто ученый. Всегда хотела исследовать то, что ощущала. Я была так глупа, что проводила эксперименты в мозгу: а если вот так, что я почувствую? А так? Происходящее в моем сердце было тайной для меня самой, я считала, что должна плохо с ним обращаться, чтобы заставить открыть все тайны. Я хотела, чтобы ты отвергал меня, тогда бы, страдая, я могла бы понять себя. Но ты никогда не ушел бы от меня, не оставил между нами пространство, куда я могла бы поместить свои мысли. Так что я никогда не знала и не понимала своих чувств – ни тогда, ни теперь. Я только ощущала их.

Если когда-нибудь. Если когда-нибудь тебе придется. Придется тебе. Если ты должен. Должен ли ты… тогда пелена станет стеной с воображаемыми картинами и уже навсегда.