Затем я услышала, как со скрипом открывается дверь кладовки. Решила, что это может быть лишь незваный гость, забравшийся в дом и занятый чем-то в кухне, – ведь ты был мертв. Ты не отказался от партии в карты, не пришел домой и не пошел в кладовку нарезать сыр, чтобы съесть его потом со сливой на крыльце, ты любил делать так в ночи, а потом, крадучись, заползал в постель, чтобы не разбудить меня. На этот раз нет, ведь я потеряла тебя.
Я шла, опираясь на стену, в кухню. Я не произнесла ни слова; тот, кого я сочла незваным гостем, тоже молчал, хотя я видела, как он ходит по комнате. На столешнице я нашла лампу и спички. Я подожгла фитиль, надела колбу и поднесла руку, скрытую тканью сорочки, к глазам. Подкрутила фитиль на четверть оборота и убрала руку. Фасады шкафов пожелтели и стали подрагивать в свете пламени, и я услышала шаги – злоумышленник шел ко мне. А потом, будто вынырнувшая из глубин рыбина, воображаемая, жирная, скрывавшаяся ранее под толщей воды рыбина, чья чешуя теперь переливалась в свете, наполнившем воздух, перед моими глазами возникло твое раскрасневшееся лицо. И ты поцеловал меня.
Может, этот кусок слишком велик, чтобы его проглотить. Вот, я его убираю. Хочешь, сначала съешь яблочное пюре? Я знаю, мой сладкий, как ты любишь сладкое. Я приготовлю его с коричневым сахаром. Тебе даже не придется жевать. Просто запрокинешь голову, и оно соскользнет в глотку – так птицы поступают с рыбой. Эти яблоки с деревьев, которые ты посадил сам. Я только сегодня протерла яблоки в пюре. Ты не найдешь ни семечка.
Я получила от тебя письмо, которого так долго ждала, но, знаешь, я никогда не слышала о том месте, где ты обещал меня ждать. Пока монахини во дворе возились с высохшим бельем, я прокралась в библиотеку школы при монастыре и нашла в
Мне нравится. Нравится, как сейчас тихо. Мы с тобой сидим в тишине комнаты. Тебе не надо ничего говорить. Откинь голову и глотай.
Смогу ли говорить там на родном диалекте, если встречу кого-то из своего города? Мне кажется, нет. Ты ведь заставлял меня говорить только на языке этой страны, как делают в армии или, как я полагаю, в королевской семье. Я очень смущалась, хотя и гордилась собой, когда научилась говорить, как ты хотел. Я сказала тебе: «Бога ради, я не из Сиены и я не баронесса». Мне было не по себе.
Сразу после того, как мы поженились, я чувствовала себя совершенно несчастной. У нас был водопровод и две комнаты, уголь привозили ежемесячно и сгружали в ящик на конюшне хозяйки дома. На такое я даже не надеялась. Но не могла смотреть тебе в глаза. Однажды вечером ты пришел домой из магазина уже очень поздно, а я приготовила на ужин отварную фасоль, брокколи и куриные шеи. Ты вымыл руки и лицо у раковины в кухне и сел есть. Ты смотрел на меня и рассказывал о безделицах прошедшего дня, а я не могла поднять на тебя глаза. И ты велел мне поднять голову. Но я не могла. Это длилось несколько месяцев. Ты встал, подошел ко мне, склонился, нависая надо мной, и велел посмотреть на тебя. Я не подчинилась. И ты сильно ударил меня тыльной стороной ладони по голове, я даже ощутила, как шпилька врезалась в кожу. Ты спросил меня, в чем причина, почему я не смотрю тебе в глаза. А я сказала, что не знаю. Тогда ты спросил: «Почему же ты согласилась выйти за меня, проделала весь этот долгий путь, если я тебе не нужен?» Мне следовало сказать, что ты ошибаешься, ты нужен мне и я хочу тебя, но вместо этого я сказала правду: «Ты не такой, как я думала».
Ты выбежал из квартиры, ноги так быстро перебирали ступени, что казалось, ты вот-вот упадешь. Потом я действительно услышала, как ты споткнулся и рухнул на пол на площадке. Ты, конечно, ушибся, но я не пошла смотреть. Чуть позже услышала, как ноги ступают, преодолевая оставшуюся часть лестничного пролета. Открылась входная дверь – и шум улицы проник в наши комнаты. А потом она хлопнула, закрывшись. И стало тихо.