Конец

Середина зимы. Плоды осени уже съедены, вся пища жарится или запекается в соли, миром владеет смерть. Нечто мягкое, сладкое было бы значимым подарком. Пусть немного, самую малость. Вот тогда и отыщешь мушмулу в подвале в ящике с опилками. Наконец мягкую, как кашица. А раньше она ни на что не годилась – он ее игнорировал. Жаль.

Теперь подведем итоги: не всего можно достичь одной фразой. Это было бы нанесением вреда самому себе, в любом случае невозможно сжать до нескольких слов все тонкости, которые она познавала, трудясь сорок лет. Она разрабатывала собственные методы, начиная от допотопных вещей (инструментами ее бабушки были отвар корней, очень соленый, и ручные раздувальные мехи) и достигнув точности хорошо выверенной научной работы. В перспективе после ее смерти результаты работы будут забыты, что стало ядом, который она стоически пыталась абсорбировать с помощью паллиативной фразы: «И замолкнут дщери пения». Однако удовлетворения слова не принесли. Стоицизм в конце концов подвел ее, или она подвела его, поскольку гордость все чаще побеждала, и она начала менять свои взгляды. Отход от дел не стоил ей усилий; правильная фраза существует, но на ее поиски могут уйти годы; действие, в данном случае демонстрация того, что она знала, пока мозг еще работал, было легче бездействия.

– Потому я буду искать ученицу и наследницу, – сказала она. Хотя это было не совсем верно. Она уже знала, кого хочет попросить. Уже давно возникла у нее мысль передать свои знания одной девушке, а если передавать и опыт, то, кроме нее, она кандидатуры не видела. Влажные человеческие чувства были и без того достаточно отвратительны, чтобы она не изводила себя поиском и представлением более эгоистичных мотивов.

Зависть, например. К этой девушке и ни к кому другому она не испытывала тот довольно редкий вид зависти, встречающийся чаще лишь у стариков, выражающийся в желании найти себе замену и начать ее улучшать. Она обнаружила, что эгоизм находится на дальней границе ее натуры, что чрезвычайно веселило, ведь девушке, оказавшейся на ее месте, было бы проще всего заменить именно этот порок.

Дело было не в том, что у девушки отсутствовало собственное «я» или она не была, как все мы, в постоянном диалоге с ним, а в том, что миссис Марини приобрела эту привычку в то время, когда у той выпадали молочные зубы, сохранила ее каким-то образом в подростковом возрасте, вероятно, не осознавая, что говорит сама с собой. Такое воздействие имеют хищные птицы, лошади, змеи, медведи и слоны; а собаки, жуки, рыбы, белки, куры и люди в целом нет.

Как бы то ни было, выбор, стоявший перед ней, сводился к следующему: поговорить с Линой, дочерью Монтанеро с Восемнадцатой улицы, или выпить яд и кануть в прошлое. Но как построить беседу?

Лина была здоровой женщиной с плоской грудью и не очень общительной. Все это, возможно неслучайно, нельзя было сказать о миссис Марини.

Она была старшей из двух дочерей, которых могло быть гораздо больше, и сыновей в придачу – у их матери Патриции могла быть целая орава детей, которых она не смогла бы толком прокормить, – если бы еще много лет назад она не воспользовалась советом миссис Марини. Младшая, Антониетта, или Тони, недавно вышла замуж и переехала в Калифорнию.

Ну да ладно.

Им лучше знать, ее матери и миссис Марини, доверять ли клятвам: «Я непременно еще приеду, не кану в бездну». Америка – она и есть бездна. Иначе бы ты приехала? Лине, с другой стороны, уже двадцать лет, мало того что младшая сестра ее уже обошла, так еще и перспективы выйти замуж по-прежнему туманны. Родители по неосмотрительности совершили ошибку, позволив Тони выйти замуж первой, а ведь миссис Марини говорила Патриции, та согласилась; а вот отец… но об этой персоне миссис Марини предпочитала не упоминать. Впрочем, нельзя сказать, что Лина возражала или предпринимала очень уж активные попытки пристроить себя. По утверждению миссис Марини, мы все идем на компромисс в отношении подлинности выражения себя, ради того чтобы привлечь мужчин. Лину они не замечали, но кто в этом виноват? Не стоит следовать распущенной сиюминутной моде. Достаточно просто завить блеклые волосы. Фланелевая юбка, несомненно, теплая, но она не дает наблюдателю возможности оценить скрытые ею ноги. Подумать о тепле у нее будет еще очень много времени значительно позже.

Но Лину, как было известно миссис Марини, не убедить одними аргументами. Лина была скромна не потому, что стремилась к скромности, эта черта была сродни ослиному упрямству. Раздумья не были причиной, не предшествовали и никоим образом не загромождали ее жизнь; это в ней и восхищало. Ее мозг не был похож на комнату, в которой толпа адвокатов старалась направить ее желания или препятствовать им; это был непроходимый лес, в глубине которого одинокое «я» плавало на спине в прохладном озере и всматривалось в поток мыслей.