Конец

– Мужчина сидит в тюрьме, – начал Чиччо. – Он видит сон о том, как ему удается сбежать, – красочный сон. Но за ним гонятся охранники. Потом он просыпается. Ломает замок, пытается сбежать, но действительность совсем не похожа на сон. За ним не гонятся собаки. Не воют сирены. Он убегает, но побег в реальности не хорош до той степени, как во сне. – Он помолчал и добавил скорее для себя, нежели для учителя: – И тогда, словно в тумане, он возвращается и запирается в камере.

– Я не уловил твою мысль, – рассеянно произнес священник, похрипывая от скопившейся в горле слизи. Он смотрел куда-то в сторону. Глазные яблоки вращались, следуя траектории движения невидимого Чиччо, веки покраснели и припухли.

– Став свободным, заключенный не мог больше мечтать о свободе, – произнес Чиччо. – Таким образом, мечта его существует только во сне.

– Маленькая негодница решила, что может меня ужалить! – сказал священник.

Желтое насекомое приземлилось ему на затылок, где и встретило свою смерть.

– Тебе придется повторить, что ты сказал. Прошу меня простить. Я отвлекся.

Чиччо повторил.

Отец Манфред кивнул и заговорил:

– По-твоему, достижению цели всегда сопутствует разочарование?

Он протяжно зевнул, демонстрируя ироничное отношение.

– Я хотел сказать, – начал Чиччо, – себе самому: исходя из здравого смысла, я мечтаю о том, о чем мечтаю. Но, знаете, мне кажется, что мечта не в том, на чем человек делает акцент. Это очевидно. И почему так? Может, потому, что приятнее желать это, чем получить? Что, впрочем, довольно глупо.

– Хочешь поставить под сомнение утверждение «Потенциал реализуется»? Поскольку, по твоим словам, предмет не может быть тем, что он есть, и делать то, что делает.

– Хорошо, да, это то, что я хочу сказать.

– И одновременно нет. Это движение. Изменение. Путь можно измерять милями в час. Да и само время течет.

– Что ж, мне это не по душе.

– Не хочу быть с тобой резким, но разве это хорошо? Аристотель тебе не враг. Движение – вот твой враг.

– Что вы говорите, отец? Я люблю движение. – Чиччо энергично махнул рукой, разрезая пространство между ними.

– Все это наполняет тебя опасением, но ты не понимаешь, отчего оно возникает. Каковы твои изначальные мысли?

Он смотрел на священника. Один глаз его казался пустым, словно мертвым, но Чиччо не мог сказать, какой именно.

– Изначально я мыслю… я даже не знаю, согласен ли я с тем, что собираюсь сформулировать…

– Итак, – произнес священник.

– Все кажется фальшивкой.

– Хорошо.

– Словно в ловушке, я оказался в фальши. Каждый раз, когда я говорю себе: смотри, вон оно, настоящее, вон там, получается, что оно не реально, это только мое представление реальности. Представления не могут быть реальностью, это лишь мысли. Я чувствую фальшь постоянно. Чем больше думаю, тем более фальшивым все видится.

– Что «все»?

– Вообще все. Все, что я вижу, на что надеюсь, чего жду.

Он огляделся. Небо в дымке приобрело зеленоватый оттенок. В воздухе появилась мелкая морось. Дерево, укрывшее их под своей кроной, – он знал, что оно называлось акация белая, – осыпало лепестками белых цветов плечи и колени священника, что тот, с изумлением, заметил не сразу. Вероятно, его поразил цветовой контраст между чистым белым цветом лепестков, бездонно-темным одеянием и ярко-желтыми полосами на тельце насекомых. Каждому школьнику Огайо известно, что это не пчела, а оса. Лицо отца было чисто выбрито. На кончике носа, похожего на набалдашник, несколько лопнувших капилляров, что наводит на мысль о том, что так бывает у пьяниц.

– Позволь задать тебе еще вопрос, – заговорил священник.

– Конечно, отец, – ответил Чиччо.

– Как думаешь, зачем мы заставляем вас все это читать?

– Мне кажется, говоря зачем, я не думаю, что понимаю, что вы имеете в виду.

– Я скажу тебе, что я имею в виду. Иногда, когда я ем мороженое, мне все равно, настоящее ли оно и действительно ли я его вкушаю. Но иногда мне это очень важно. Как тебе известно, я католик, и я считаю, что одни удовольствия лучше других. И я верю, что способен развивать одни желания и подавлять другие. Предположим, мне надо выбрать между удовольствием вкушать мороженое, отбросив все мысли, и таким же большим удовольствием, э… понимать, что я не знаю, что такое мороженое, каково оно на вкус, и испытывать желание узнать, id est ужасающее стремление за пределы сознания к силе, управляющей внешним миром. Какое из желаний мне следует развивать?

– Такую же штуку вы, парни, придумали, чтобы натравить инквизицию на евреев.

– А, Б, и А и Б, но никогда или А, или Б.

– Хотите разглядеть у меня рога, отец?

– Перефразируя, можно спросить: что лучше – чувствовать или думать?

– Ну, это просто! – сказал Чиччо. – Чувствовать.

17

Звучный и печальный голос в трубке принадлежал мужчине, без сомнения, уроженцу Палермо, говорил он решительно и громко. На заднем фоне кто-то сгребал гравий.

– Вы продаете велосипед? – сказал мужчина.

– Да, говорите.

– Это номер дамы, которая продает велосипед?

– Я лишь отвечаю на телефонные звонки, – сказала Лина.

– И как же дальше будет происходить сделка?

– Вы встретитесь лично.

– «Вы» – это кто?