— Вы очень проницательны, господин Фаррен. Мне бы было неприятно, если бы вы постоянно разделяли ложе с другой. У нас не принято брать больше одной девушки в жёны, а измены осуждаются. Такой уж у нас моральный кодекс, — кротко сказала Мира.
— Моральный кодекс значит?
Я испытал некоторое разочарование и недопонимание в отношении строгого «морального кодекса», который запрещал многоженство и свободную любовь. В отличие от бизнесгрифок, я верил, что все моральные устои, кроме возрастных и половых, которые ограничивают возможности любить друг друга, являлись признаком вырождения и деградации. Однополые браки, моральные рамки — всё это вело к смерти нерождённых. Только возрастные ограничения действительно сохраняли потомство здоровым и многочисленным.
Я верил и знал, что если люди меньше любят друг друга, то они порождают меньше детей. А нерождённых я всегда приравнивал к убитым по глупости своими родителями, что было просто недопустимо.
— Любовь — это прежде всего страсть, желание, наслаждение близостью без излишних условностей и ограничений, Мира. Вот посмотри на Аню. Я очень её люблю. Она, как любая нормальная девушка, не видит ничего предосудительного в том, чтобы её партнёр любил бы одновременно нескольких других. Наоборот, она считает это вполне естественным проявлением мужской натуры. Правда, Аня?
— Да… Именно так.
— Вот объясни мне, Мира, как вообще можно оставаться только с одной девушкой, если вас так много? — я не понимал, что они испытывали отвращение ко мне всё это время. Аста решила ответить за неё.
— Мы выросли в обществе с более строгими нравственными устоями, где многоженство считается аморальным и недопустимым, господин Фаррен, — она странно нахмурилась. — Наш моральный кодекс диктует, что мужчина должен быть предан одной-единственной женщине, своей законной супруге. А по поводу свободной любви скажу вот что: связи на стороне всегда осуждались и считались из-ме-ной… Отвратительным предательством своей второй половинки.
Я вспылил.
— Да как это вообще может считаться нормальным? Ты хоть понимаешь, что из-за этого у вас не рождаются миллионы детей? Вы понимаете, что вы постепенно гибните таким дебильным образом? Конечно, собирать гарем из десятков девушек, что слабее и ниже по рангу, чем мужчина — это отвратительная практика и я её осуждаю, но что же делать тем, кто действительно любит друг друга? И ведь таких немало!
— Так устроен весь остальной мир, господин Фаррен. Именно моральный компас поддерживает наши стремления и… — Аста пыталась убедить меня в чём-то, но я был непреклонен.
— Для меня подобные жесткие рамки кажутся излишне ограничивающими и идущими вразрез с природными инстинктами и влечениями человека, Аста, — я взял кусок пирога и откусил кусочек, а после запил вкусным чаем с брусникой. — В моём понимании, вы — вырождаетесь и деградируете. Любовь — это свобода выбора, отсутствие запретов и условностей. Правила и традиции всегда будут поощрять лишь лицемерие. Любые традиции, что связаны с семьёй и любовью являются противоестественными, ведь они отрицают саму природу человека.
— Но как же чувства девушки, которая видит, как её парень занимается любовью не с ней, а с другой женщиной? — продолжала Аста.
— Никаких чувств такая девушка, кроме восхищения доминантностью своего мужчины, не может испытывать. Если она главная женщина в его сердце, и он по-настоящему любит её, то такой мужчина даже будет благодарен любимой за терпимость. Он будет ещё больше любить свою женщину. Я понимаю, что существуют и такие люди, как вы, что своими предпочтениями и «высокой моралью» убивают детей и губят демографию, но ведь вы должны понимать, что ханжеские и высокоморальные, как вы говорите, устои — это бесполезные оковы из прошлого, что мешают нам по-настоящему любить друг друга в полной мере.
— За это вас всех повсеместно и осуждают… — добавила Аста и начала есть кусок пирога, запивая его чаем.
— Все Меняющиеся всегда стремились отдаться страстям без остатка. Мы не боимся осуждения. Мне жалко, что ты, Мира, так крепко связана этими условностями, что не позволяют тебе по-настоящему распахнуть свое сердце. Я не буду менять взгляды и образ жизни, ведь именно в них я черпаю силу и наслаждение.
— Значит ты и не любил Миру по-настоящему… — Аста продолжала со мной говорить.
Мира выглядела очень встревожено и довольно подавлено, но я почувствовал, что она постепенно начинает меня понимать. Аня посмотрела на беловолосую милашку и вдруг встряла в разговор:
— Что вы вообще несете… — сказала она и привстала от негодования. — Не желать родить ребёнка от такого, как Фаррен — это же самая отвратительная мысль, что только может появиться в голове женщины! Хозяин столько всего сделал для этой страны и для простых людей! К тому же он состоятельный и привлекательный, а также добрый и сильный, а вы…
— Стой, что? — Аста прервала её и удивлённо посмотрела на Аню. — Ты сказала хозяин?
— Да, а что? Я — ищейка господина Фаррена, что… — Аста перебила её отвратительным и презрительным смехом.