Конец «Гончих псов»

Капитан Шютце, довольный произведенным на гостя впечатлением, заметил:

— Сейчас в Тацинской на складах что угодно организовать можно. Зря, что ли, мы в котел жратву возим с риском для наших бесценных организмов.

Несмотря на изобилие вин и закусок, веселье долго не приходило.

Экипаж, памятуя о завтрашнем вылете, пил легкие вина, и то весьма умеренно. Карл в одиночестве пристроился к бутылке французского коньяка «камю», прислушиваясь к разговору соседей. Транспортники говорили о своем, наболевшем: о жестоких зенитных обстрелах на подходах к котлу, о «яках» и Ла-5, блокирующих воздушное пространство над кольцом, об ударах русских штурмовиков и бомбардировщиков по аэродромам выгрузки Гумрак, Бассаргино и Питомник.

Постепенно разговорился и Карл. Он стал расспрашивать Шютце о подробностях их рейсов за два русских фронта.

Тот, дымя фарфоровой трубкой, разоткровенничался:

— Нашим транспортникам крепко досталось в мае сорок первого, когда мы высаживали десант на Крит, но то, что происходит здесь, не идет ни в какое сравнение. Русские отучили нас летать в котел в хорошую погоду. — Шютце пригубил бокал и сделал маленький глоток. — Десятого декабря мы большой группой приземлились на Бассаргино. Пока шла разгрузка, на аэродром пришли Ил-2 и устроили нам настоящую преисподнюю. Они сожгли почти все самолеты группы. Я уцелел потому, что разгрузился и ушел раньше их атаки. В этот день на Бассаргино русские уничтожили двадцать два Ю-52, да еще двадцать машин сбили в воздухе истребители и зенитки. Потеряв сорок две машины, наши люфтфюреры не поумнели. Назавтра в ясную погоду они снова послали в котел целую армаду, которую вел командир нашей транспортной группы. Он не сумел отказаться от этого задания, ибо ему сказали: «Если вы не привезете нашим доблестным воинам патроны и продовольствие, им останется одно: драться штыками и жрать лошадиные трупы. Их гибель будет на вашей совести. Поэтому вперед, герои! О вашем подвиге будет знать сам фюрер». Но подвига не получилось. На подходе к кольцу мы встретили такой истребительный заслон русских, что пробиться через него на наших тихоходах Ю-52 было все равно что проползти на брюхе в часы пик через Кронпринц-Уфер,[78] когда она забита мчащимися автомобилями. Ла-5 растерзали флагманскую группу за три минуты, а я завалил истребительский крен градусов в шестьдесят и развернулся со снижением до десяти метров. Меня и моих парней спас зимний камуфляж на самолетах, который помог нам потеряться на фоне заснеженной земли. Теперь мы туда ходим ночью или же в снегопад. Если раньше, устав от полетов, мы молили всевышнего ниспослать нам дурную погоду, то сейчас молим его о безоблачном небе. А грузы, что мы доставляем в котел по воздуху, это все равно что дробь для носорога, — подвел итог капитан. — Там наши парни слопали всю румынскую кавалерию. Раненых не успеваем вывозить. Погрузка их идет в драку. А вчера фельджандармы прямо у самолета расстреляли двух дезертиров, пытавшихся под видом раненых улететь из Гумрака. Им не помогли бинты, что они накрутили на здоровые руки…

— Чем все это закончится? — спросил Карл, но ему никто не ответил. На минуту за столом воцарилось скорбное молчание. — Сколько вам лет, Герман? Когда вы успели повоевать в пехоте? — спросил фон Риттен, разглядывая на его груди овальный знак отличия с перекрещенным штыком и гранатой. Он знал, что эта сугубо пехотная регалия выдается за десять штурмовых атак.

Шютце улыбнулся:

— В вашем возрасте, майор, я командовал авиагруппой «хейнкелей», которая «ковентрировала» Англию, и звезда моей славы быстро восходила к зениту. Но, увы, карьера моя так же стремительно кончилась, как и вознеслась. Ее погубил мой подчиненный — балбес в звании фельдфебеля. Он сумел перепутать цели, расположенные на удалении ста морских миль, и вместо английских кораблей отбомбился по своим. Одной сброшенной серией бомб он ухитрился отправить на дно два наших эсминца «Леберехт Маас» и «Макс Шульц». Трудно представить, какая это была роковая меткость… Ночь, море, небольшой шторм… Одно нажатие кнопки — и два корабля кригсмарине с 540 моряками ушли в пучину. Снайпера-фельдфебеля расстреляли, а меня, как его командира, рейхсмаршал отправил искупать вину в пехоту. Там воевал почти год до первого ранения. Потом госпиталь, медкомиссия, и я, прощенный, но не полностью реабилитированный, угодил на старый, надежный, как фаэтон, Ю-52. Кстати, майор, мне эта штука, — он коснулся пальцами знака «Участнику штурмовых атак», — нелегко досталась. За каждую штурмовую атаку под огнем русских я предпочту три раза слетать в осажденный Сталинград в погоду похуже…

К полуночи Карл на непослушных ногах с трудом добрался до кровати и сразу уснул, не успев раздеться.

Перед утром ему приснилась гроза, заставшая их с Луизой в Потсдаме. Он еще раз пережил те счастливые минуты, когда они укрылись в пустынной беседке дворцового парка Сан-Суси…

— Майор, проснитесь!

Карл почувствовал, как его крепко дернули за ногу.

— В чем дело? — спросил он недовольно.