Конец лета

— Я знаю. Если бы ты знала, как я хотел бы, чтобы у нас были те двое сыновей. У нас — у нас нет больше детей. — Дина молча кивнула, остро ощутив горечь его слов. — Я сделал бы все, лишь бы она вернулась.

Так они просидели в объятиях друг друга долгое время, пока наконец не отправились на прогулку. Было обеденное время, когда они вернулись.

— Хочешь, сходим в деревню и поедим там? — Он посмотрел на нее с выражением скорби и усталости, но она покачала головой.

— А почему бы мне не приготовить самой что-либо? Есть ли здесь хоть какая-то еда?

— Сторож сказал, что его жена оставила для нас немного хлеба, сыра и яиц.

— Пойду займусь тогда? — Она кивнула с безразличным видом. Она сняла свитер, который надела для прогулки, повесив его на большое кресло в стиле Людовика XIV, и направилась в кухню.

Она вернулась через двадцать минут, принеся на подносе сыр с гренками, поджаренную яичницу и две чашки дымящегося черного кофе. Она подумала, станет ли им лучше после того, как они поедят, имеет ли это хоть какое значение в самом деле. В течение недели все окружающие убеждали их, что им нужно поесть. Если бы это могло помочь! Еда стала безразличной для нее. Она приготовила обед Марку и для того, чтобы у них была возможность хоть чем-то заняться. Похоже, каждый из них утратил желание беседовать, хотя у них было что сказать друг другу.

Они ели молча. После еды разошлись кто куда; она пошла осматривать коллекцию картин на стенах галерей и залов, Марк в библиотеку. В одиннадцать вечера они отправились молча спать, а утром он встал, как только услышал, что она проснулась. До одиннадцати они не общались. Дина только что встала с постели и почувствовала недомогание, сидя на стуле перед туалетным столиком.

— Ça ne va pas?[78] — Он посмотрел на нее с беспокойством во взгляде.

— Нет, нет. Все хорошо.

— Твой вид говорит об обратном. Сделать тебе кофе? — Сама мысль об этом была ей противна. Она покачала головой почти в полном отчаянии.

— Нет, не надо. Спасибо.

— Тебе не кажется, что у тебя что-то не так? Ты плохо выглядишь все эти дни.

Она попыталась улыбнуться, но без видимого успеха.

— Мне не хочется говорить тебе это, дорогой, но ты тоже плохо выглядишь.

Он только пожал плечами.

— Ты не думаешь, что у тебя язва, Дина? — У нее было обострение язвы после смерти их первенца, но болезнь не повторялась с тех пор. Она покачала головой.

— У меня нет боли. Я просто измучилась за все это время и подчас чувствую себя плохо. Это всего лишь усталость, — продолжала она с деланной улыбкой. — Это неудивительно. Никто из нас не спал нормально. Нам обоим пришлось бороться с громадной разницей во времени, длинными перелетами, потрясением… Я считаю это чудом, что мы еще держимся на ногах. Я убеждена, ничего серьезного нет.

Но Марка ее слова не убедили. Он увидел, что она качнулась в тот момент, когда поднималась. Власть эмоций делает странные вещи с человеком. Это побудило его снова вспомнить о Шантал, пока Дина пошла принимать душ. Он хотел позвонить ей снова, но ей нужны были подробные сообщения, она жаждала новостей, а их у него не было, за исключением того, что он проводил выходные дни с женой и они оба находились в жутком состоянии.

В душе Дина стояла, подняв кверху лицо, и пока вода стекала у нее по спине, думала о Бене. В Сан-Франциско было два часа утра, и он еще спал. Она легко представила себе его лицо в кровати, спутанные темные волосы, одна рука на груди, другая где-нибудь у нее на теле. Нет, возможно, он был в Кармел, и она стала вспоминать выходные дни, проведенные там. Как это все отличалось от этих дней, проведенных с Марком. Казалось, что ей и Марку уже нечего было сказать друг другу. Все, что у них осталось, — это прошлое.

Она наконец выключила душ и какое-то мгновение стояла, глядя через окно в сад, растираясь ворсистым полотенцем малинового цвета. Этот дом ничем не походил на дом в Кармел. Замок во Франции и коттедж в Кармел. Шелка малинового цвета и удобные шерстяные старые вещи. Она подумала об уютном пледе, который покрывал кровать Бена в загородном доме, когда увидела шелковое покрывало в оборках в одной из комнат этого дома. Все это напоминало контраст между двумя укладами ее жизни. Там — простая, незамысловатая реальность жизни с Беном, с его идеями «демократии», когда они по очереди готовили завтраки и выносили мусор через черный ход во двор, и здесь — извечно пустой блеск ее внешне благополучной жизни с Марком. Она прошлась расческой по волосам, глубоко вздохнув.

В комнате рядом со спальней Марк читал газету, нахмурив брови.

— Ты пойдешь со мной в церковь? — Он взглянул на нее поверх газеты, как только она вышла из ванной; в плотно запахнутом халате она стояла перед гардеробом. Она кивнула и достала черную юбку и свитер. Они оба соблюдали формальный deuil[79], который означал ношение сверху донизу одежды черного цвета, как это все еще принято во Франции. Единственной деталью, которую Дина в отличие от свекрови исключила из своего туалета, были черные чулки.