Конец охоты

— А дальше как будет угодно ему?

Уголки губ Ханана змеино дрогнули.

— Ты сказала это, женщина!

— Я поняла тебя.

— Но ты обещала помочь мне, — напомнил Ханан.

— Я сдержу свое обещание. Я сделаю все, чтобы Пилат освободил человека по имени Иешуа. Дальше все зависит лишь… — Шева многозначительно улыбнулась Ханану. — Тебя это устраивает?

Тот вернул ей улыбку:

— Вполне.

— Тогда жди. Скоро прокуратор объявит свой приговор, и, думаю, он будет милостив к человеку, за которого ты просишь.

С тем Шева и вернулась в залу, где Пилат уже разговаривал с пойманными ночью преступниками. При появлении Шевы оба пленника обернулись к ней. В глазах Пауля мелькнула радость, во взоре Иисуса — удивление, тут же растаявшее насмешливой искоркой. Охотница поняла, что Учитель праведности узнал ее.

Пилат уже приступил к допросу пленников и выглядел слегка растерянным.

— Так, говоришь, ты — царь Иудейский?

Иисус перевел взгляд на римлянина:

— Царство мое не из этого мира. Было бы царство мое из этого мира, мои подданные стали бы биться, чтобы не выдать меня евреям. Нет, царство мое не отсюда.

Пилат задумчиво поскреб за ухом:

— Я не понял, ты — царь или нет?

— Ты сказал это. Я для того родился и для того пришел в мир, чтобы быть свидетелем истины. Всякий, кто любит истину, слышит мой голос.

Прокуратор не нашелся что ответить на это и поманил к себе Шеву:

— По-моему, он просто сумасшедший!

— Ты должен спросить его, что есть истина, — шепнула Шева.

— А зачем?

— Мне так кажется.

— При чем здесь истина? — раздраженно отмахнулся Пилат. — Я прикажу освободить его, а второго следует распять, он опасен.

— Нет! — возразила Охотница.

— Что значит «нет»?

Шева твердо посмотрела в глаза прокуратору:

— Ты готов выслушать меня?

— Говори.

— Тот человек, который кажется тебе опасным, на деле ничуть не опасен. Это мой слуга. Я послала его к разбойникам, чтобы он выведал их планы.

— Вот как? Но мне доложили, что он разбил голову одному из слуг Ханана.

— Но ведь не римлянину!

— Да… — Пилат задумчиво усмехнулся. — И что он узнал?

— То, что подтвердил мне только что сам Ханан…

— Не томи! — потребовал Пилат.

Шева заколебалась. Она могла спасти Иисуса, но это означало, что сила его выйдет из-под контроля и что ею сможет завладеть один из тех, кто рвался к ней, — Фома, Ханан или Арктур, если, конечно, Арктур и Фома — не один и тот же человек. Если даже Арктур останется ни с чем, задание будет провалено, так как он просто-напросто ускользнет из этого Отражения и затеет новую каверзу в другом. Кроме того, освобождение Иисуса могло привести к чудовищному искажению Отражений, а значит, и Матрицы. Нет, этого Шева не могла допустить. Она обещала помочь этому человеку, но эта помощь могла привести к катастрофе все человечество.

Все это Охотница просчитала в единый миг, пока Пилат пытливо изучал ее лицо.

— Этот человек — опасный преступник! — сказала Шева громко, переходя на арамейское наречие.

— Что? — переспросил плохо понимавший местные диалекты Пилат.

— Он — опасный преступник! — повторила Шева, перейдя на родной язык прокуратора. — Ханан намеревается использовать его влияние, чтобы подстрекать чернь к мятежу. За этим человеком пойдут многие тысячи. Он один способен поднять иудеев против Рима.

Прокуратор закашлялся:

— Ты уверена? Ханан сам сказал тебе это?

— Неужели он настолько глуп? Я узнала это через своих людей, а Ханан лишь подтвердил мои подозрения, предложив мне деньги за то, чтобы я помогла освободить его. Много денег!

— Но что же делать?

— Прикажи казнить его! — громко произнесла Шева, твердо глядя в глаза Иисусу.

— Но ты же сама слышала. Жрец предупредил меня, что могут начаться волнения.

— Ты подавишь их. Если же ты освободишь этого человека, вспыхнет настоящий бунт. И тогда тебя уже не спасут те жалкие шесть когорт, что находятся в городе!

— Но…

— Освободи кого-нибудь другого! — приказала Охотница. — Хотя бы бар-Аббу, которого поймала я. Он популярен в народе. Его освобождение смирит гнев толпы.

Прокуратор не смог противиться твердости Шевы.

— Да-да, ты права. Я прикажу распять его! Этот безумец опасен. Сейчас же! Воины! — крикнул Пилат шеренге застывших у стены легионеров. — Взять этого человека. А другого освободите! И найдите Фурма! Пусть выведет на площадь две когорты. Возможны беспорядки! Быстрее!

Пилат бросился из залы, отдавая на ходу какие-то приказания. Воспользовавшись этим, Шева приблизилась к Иисусу, которого уже обступили солдаты. Прекрасные глаза Человека были обращены к ней. В них не было ни упрека, ни страха, ни гнева. Лишь грусть. Грусть смиренной твари, знающей, что ей предстоит оставить этот мир. Солдаты расступились, пропуская Шеву к пленнику.

— Извини! — сглотнув ком в горле, произнесла Охотница. — Я должна была так поступить.

— Я все понимаю, — ответил Иисус. Глаза его лучились грустью и теплотой.

— Твоя сила слишком велика, чтобы отдавать ее в руки стада, именующего себя человечеством. Ей надлежит дождаться возвращения Человека.

— Да, — согласился Человек.

Вернулся Пилат.

— Увести его! — Солдаты поволокли Иисуса из залы, а Пилат обратился к Шеве: — Я должен объявить свой приговор!