Конец Ольской тропы

Все море до горизонта было заполнено дрейфующими ледяными полями. Они медленно двигались навстречу «Ленину». Справа желтела узкая полоска воды. За ней угрюмо вздымались гранитные вершины острова Четырехстолбового.

Капитан медлил. Печальный опыт Амундсена и неуверенность в ледовых качествах рейдового парохода раздирали Бочека противоречивыми желаниями.

Повернуть к острову и там переждать, пока штормовой ветер унесет льды в море Лаптевых? На это напрасно надеялся еще старик Амундсен. Форсировать льды и пробиваться к реке? «Ленин» мог потерять выдающиеся рули, сломать винты, стать пленником дрейфующих льдов. «Дрейф во льдах на однодонном пароходе!..».

Бочек даже зажмурился от такой безрадостной перспективы.

Его не страшила зимовка. Продовольствием, теплой одеждой и топливом экспедиция была обеспечена. Но не дойти — означало посадить на голодный паек население Колымы и признать правоту человеческой ограниченности.

— Сорок восемь миль отделяют нас от устья, — передал капитан механику, когда тот прильнул ухом к переговорной трубке. — Мы совершим преступление, если повторим ошибку Амундсена и уйдем под защиту Медвежьих островов. Терять сутки в этом районе — наверняка зимовать, как зимовала «Королева Мод».

— Прикажите Слипко следить за коридорами гребных валов. Если льды попадут туда, немедленно стопорите машины.

— Полный вперед, Семен Касьянович!..

Первые удары пакавых льдов потрясли судовой корпус.

———

Слипко стоял на полубаке, счастливый и гордый, как Колумб.

— Устье реки Колымы! — весело кричал он и посмеивался над сконфуженными речниками, которым все еще чудилось, что палуба ускользает из-под ног. — Остановка строго по расписанию. Кому во Владивосток, здесь пересадка!

На желто-коричневой ряби Колымского бара приветственно дрожали силуэты морских кораблей, пришедших из Владивостока.

Было 11 сентября 1931 года.

Ледовый вояж рейдового буксирного парохода «Ленин» через неизученный район Великого Северного морского пути занял семь суток вместо четырнадцати месяцев, запланированных досужими скептиками.

Капитан сдержал слово, которое дал правительству. Он завоевал Колыму с запада.

9. На курс NO 23

В кают-компании было тесно и накурено. Мягкий свет ламп золотистыми лужицами разлился на линолеуме палубы, сверкал на мельхиоровых узорах кардановых подвесов, отражая в их полированной зеркальной глуби скучающие лица людей. В квадратные иллюминаторы скупо проглядывали сумерки полярного дня.

Третью неделю товаро-пассажирский пароход «Сахалин» форсировал ледяные поля Охотского моря. Послушный воле штурманов, он шел генеральным курсом на северо-восток.

Капитан начертил карандашом жирную линию на карте. Линия пересекала Охотское море и упиралась в Тауйский архипелаг.

На картушке компаса направление судна было обозначено условной цифрой:

NO 23.

На курсе норд-ост двадцать три лежала бухта Нагаево.

Необозримая белая пустыня расстилалась вокруг корабля. Ни одной синеватой полоски на горизонте, по которой опытный глаз полярника угадывает свободное от льдов море. Лишь узкий канал, пробитый форштевнем, как хвост, протянулся за кормой, да впереди, будто дыры от пуль на диске мишени, чернели крошечные точки нерпичьих лунок. Терпеливые зверьки просверлили их в метровой толще льда теплотой своего дыхания.

Стремительные толчки и скрежет льдин, царапающих корпус, заглушали человеческую речь в кают-компании. Рывками раскачивались лампы на кардановых подвесах. Вода в графинах взлетала к пробкам. Жалобно дзинькала посуда в буфете. Пассажиры удрученно вздыхали и, чтобы удержаться на месте, цеплялись за выступы наглухо ввинченных в палубу столов. Это продолжалось третью неделю и начинало надоедать...

Третью неделю пароход взбирался на лед, дрожа мачтами, скрипя переборками, обнажая исцарапанную подводную часть. Он гулко дробил льдины, подминал их сокрушительной тяжестью корпуса, выталкивал наверх, нагромождал перед собой горы торосов и, пробежав несколько саженей вперед, устало кренился на борт. В сухом морозном воздухе раздавались, как щелканье кастаньет, перезвоны машинного телеграфа. «Сахалин» медленно сползал в канал, нехотя пятился и, снова взяв разбег, с неудержимой яростью бросался на ледяную толщу.

Изредка в кают-компании появлялись свободные от вахт моряки. Они подолгу пили чай, обменивались мнениями о прошедших вахтах, о вероятности зимовки во льдах. На взгляд штурманов, механиков и радистов, последний рейс «Сахалина» был самым тяжелым из всех ледовых вояжей торговых судов, работающих на Дальнем Востоке.

Капитан Успенский приводил в доказательство выдержку из лоции. Пухлая, как библия, лоция была для него и для остальных судоводителей нерушимым каноном.

«Началом образования ледяного по крова в Охотском море, — указывалось в ней, — следует считать первую половину ноября. Весь ноябрь, декабрь, январь, февраль, а для северного побережья и март, идет нарастание толщины льда».

Peйc «Сахалина» действительно был беспрецедентным.