Конец партии: Воспламенение (СИ)

Дверь распахнулась, и моим глазам предстала самая настоящая свалка - ни дать ни взять Государственная Дума образца года этак девяносто пятого. Противостояние Горы с ее противниками наконец перешло в фазу мордобоя - среди сцепившихся не на жизнь, а на смерть у подножия трибуны я заметила нескольких из окружения Бриссо, а также с десяток человек с верхних рядов Конвента, в числе которых затесался и Огюстен. Милый, добрый Бонбон занимался тем, что с ожесточением выкручивал кому-то руки, когда возглавляемая мною толпа заполонила зал. На секунду все замерли, и я не могла этим не воспользоваться.

- Граждане депутаты, - я переложила пистолет из одной руки в другую, уж очень тяжелый он был, и заметила, как расширяются в ужасе глаза тех, кто стоял ближе всего ко мне, - вы тут очень заняты, конечно, но народ устал ждать вашего решения.

Стоявшие за моей спиной поддержали меня дружным гулом. Взглядом я нашла Марата - он сидел на своем обычном месте, скрестив руки на груди, и не подавал даже виду, что знает меня, но его отстраненность неожиданно придала мне сил.

- Граждане Парижа уже четыре дня не расстаются с оружием! - заявила я, оглядывая бледные лица народных представителей. Огюстен выпустил того, кого еще минуту назад упорно пытался скрутить, и смотрел на меня, открыв рот. - Народ не хочет более откладывать своего счастья. Спасите его, или он заявляет вам, что сам будет спасать себя!

Слова мои произвели эффект холодного душа. Бешеной ярости, витавшей в воздухе, как не бывало. Оказавшись лицом к лицу с той силой, которую они так отчаянно пытались усмирить, “правые” непроизвольно приблизились друг к другу, сбиваясь в нестройную кучу. Впереди них стоял Бриссо - он старался казаться спокойным, но руки его ходили ходуном, а по лбу катились мелкие капли пота.

- Ах да, - вспомнила я и подняла пистолет, направив его в потолок. - Чтобы не было лишних вопросов…

Кто-то предостерегающе крикнул мне, но было поздно - напрягая все силы, я надавила на оказавшийся неожиданно тугим спусковой крючок.

Грохот выстрела оглушил меня, я едва не выронила пистолет, чем, наверное, смазала бы все впечатление от своего эффектного появления, но мне удалось ограничиться лишь инстинктивным отступлением на пару шагов назад - отдача отозвалась резонансом во всем теле, я только чудом не свалилась с ног. Кусок лепнины, украшавшей потолок, с треском рухнул Бриссо под ноги и рассыпался на мелкие осколки. Воцарилась необыкновенная тишина. Вряд ли когда-либо до этого в Тюильри было так тихо.

- Гражданин, - заговорил председатель, поднимаясь со своего места и обращаясь ко мне, - от имени Национального Конвента заявляю, что ваше требование будет немедленно рассмотрено.

- И удовлетворено, - добавила я.

- И удовлетворено, - повторил он.

- Отлично, - непринужденным тоном отозвалась я и изобразила нечто вроде издевательского полупоклона. - Благодарю за ваше внимание.

Бесполезный уже пистолет я бросила на пол и, никем не задерживаемая, начала пробираться к выходу. На улице мне не дали спокойно даже шага ступить: в меня сразу же вцепился Анрио.

- Ну?!

- Сейчас все кончится, - пробормотала я, только сейчас, когда спала с меня вязкая пелена минутного безумия, ощущая, что нервы мои натянуты, точно струны. - Совсем скоро.

- Да черт бы их всех подрал, - ругнулся Анрио и, все еще держа меня за плечи, повернулся к солдатам. - Канониры! К орудиям!

Артиллеристы, до сих пор лишь меланхолично обозревавшие Тюильри, опершись на пушки, разом ожили и завозились, точно муравьи. Зашевелился и стоящий за ними народ, предвкушая развязку. Замерла только я - меня привлекло какое-то странное движение, наметившееся у входа в Конвент. Ничего необычного не было в нем на первый взгляд - сегодня все куда-то двигались, - но я смутно предчувствовала, что сейчас стану свидетелем никем еще не виданного здесь зрелища.

Депутаты, траурно снявшие шляпы, неторопливо, один за одним выходили из дверей. Кто-то смотрел в землю и не замечал, казалось, ничего вокруг себя, чьи-то взгляды были направлены на народ, но в них я не увидела ни смелости принятия неизбежного, ни уверенности в своей правоте. Первым шел председатель, за ним - правые, следом - кто-то с Горы. Марата среди них не было.

Навстречу им, держась за рукоять сабли, шагнул Анрио. Председатель взглянул на него и спросил вкрадчивым голосом:

- Чего же хочет народ? Его счастье - вот все, что заботит Конвент.

- Народ восстал, - ответил Анрио, - не чтобы слушать, а чтобы приказывать. Он хочет, чтобы ему были выданы разоблаченные преступники.

Кто-то из депутатов панически переглянулся. Я увидела Робеспьера - он стоял неподвижно, разглядывая исподлобья тех, против кого обрушилась сегодня вся мощь людского гнева. По мне он скользнул взглядом, будто не заметив, но мне было не до того - я ждала, что ответит председатель, но так и не дождалась. Его заставили отойти назад.