Конец партии: Воспламенение (СИ)

Но ни одной из сестер Дюпле в коридоре не было. Зато я увидела Огюстена - принарядившийся для тусовки, он шел к лестнице, и уже опустил ногу на первую ступеньку, когда я окликнула его.

- Бонбон!

- А? - он обернулся. - Что случилось?

С заговорщицким видом я поманила его в комнату:

- Зайди на минутку.

Секунду он стоял неподвижно, будто что-то с трудом переваривая, а потом, необычайно оживляясь, поспешил за мной. Радуясь, что так быстро нашла себе помощника, я подбежала к зеркалу. Он встал за моей спиной, и я с удивлением отметила, что у него зарозовели щеки.

- Бонбон, милый, - сладким тоном протянула я, опять подтягивая сползшее на середину груди платье, - ты не мог бы меня…

Я застопорилась, вспоминая нужное слово. Все-таки оно было слишком нетривиальным, чтобы сразу прийти на язык. Бонбон медленно приблизился еще на шаг - в повисшем молчании я могла различить звук его дыхания.

- Что? - каким-то не своим голосом спросил он, касаясь моей спины - получилось щекотно, и я неловко хихикнула, ежась. - Что ты хочешь?

- Зашнуруй меня, - ответила я, наконец-то вытаскивая из памяти, что нужно сказать. - Можешь?

Он заледенел, будто я выставила его из протопленной комнаты на лютый мороз. Недоумевая, что я могла такого сказать, я уточнила:

- Ну, затяни… я правильно говорю?

- Да, - ответил он глухо и как-то безнадежно. - Совершенно правильно.

Думая, что мои преподы по французскому наверняка пришли бы в восторг от таких глубоких познаний, я подняла и убрала волосы, чтобы шелковый шнур в них не запутался. С непроницаемым видом Бонбон принялся продевать его концы в мелкие петли, и мне отчего-то стало неуютно. Будто я чем-то обидела приятеля или ненароком нанесла ему оскорбление, хотя я представить не могла, отчего он мог так надуться. Внимательно я посмотрела на его лицо в отражении, и вздрогнула, отчетливо увидев, как его взгляд на мгновение полыхнул чем-то очень, очень нехорошим.

- Все в порядке? - спросила я, пытаясь уверить себя, что мне нечего бояться: просто от долгого общения с Маратом у меня развилась паранойя, это же Бонбон, он безобиднее певчей птички. - Ты странно выглядишь…

- Тебе показалось, - отозвался он, не глядя на меня. Я решилась спросить прямо, чтобы не мучиться сомнениями потом:

- Я тебя чем-то обидела?

- Нет, - коротко ответил он, и я удивленно ахнула, когда он резко стянул шнур до того, что мне стало сложно дышать.

- Ой, ну не так сильно же…

- Извини, - ответил он и продолжил свое занятие. Теперь он был аккуратен, и я скоро вообще забыла о том, что он стоит за моей спиной, принялась разглядывать себя в зеркало, пытаясь понять, изменилось ли во мне что-нибудь со вчерашнего дня или нет. Но никаких перемен мне увидеть не удалось, как я ни вглядывалась в свое лицо: ни какого-то блеска в глазах, ни особо решительного выражения, ни какого-то еще следа тех потрясений, которые произошли со мной за последние дни. Я осталась такой же обычной, какой и была. Если конечно, опустить то, что я уже три месяца торчу в восемнадцатом столетии и успела даже с этим свыкнуться.

Теплые пальцы коснулись моего обнаженного плеча, и я вздрогнула. Огюстен стоял теперь совсем близко, я чувствовала, как медленно вздымается его грудь с каждым вдохом.

- Я закончил, - сказал он со странной улыбкой. - Знаешь, ты очень красивая…

Не понимая, к чему все это, и повинуясь скорее слепому инстинкту, как вспугнутое животное, я поспешно отошла, едва при этом не врезавшись в угол стола. Обернуться я почему-то боялась, но на месте Бонбона не было ничего страшного, просто он, взволнованный и чем-то, как мне показалось, глубоко задетый.

- Спасибо, - сказала я непринужденным тоном, решив загладить возникшее острое напряжение. - Ты мне очень помог. Я скоро спущусь.

- Не за что, - расстроенно ответил он и покинул комнату. Я снова повернулась к зеркалу и, слушая звуки его спускающихся шагов, взглянула в глаза собственному отражению и спросила мысленно: “Ну что я все время делаю не так?”.

 

Почти никто не обратил внимания на приодетого молодого гражданина, который почти ввалился в кабак, хлопнув дверью так, что та чуть не слетела с петель. Единственные двое, которые были завсегдатаями заседаний Конвента и могли бы узнать в посетителе депутата Огюстена Робеспьера, были уже настолько пьяны, что не видели ничего дальше собственного носа, поэтому никто, к вящей радости пришедшего, не кинулся поздравлять его с удачным завершением восстания. Судя по его печальному виду, он не был настроен принимать поздравления, да и вообще заговаривать с кем-то. Заказав себе вина, он сел за единственный свободный стол в дальнем углу помещения и там затих, углубленный в какие-то совсем не подобающие празднику грустные размышления.

- Эм, гражданин, - вдруг раздался рядом с ним чей-то звонкий голос, - можно, я тут присяду?