Конец партии: Воспламенение (СИ)

- Зато выпить всегда горазд, - ответил Робеспьер неприязненно. - Имей в виду, завтра на утреннем заседании я тебя жду без опозданий.

- Да не опоздаю я, - отмахнулся Сен-Жюст. - Приду, как огурчик.

- Надеюсь, что не как в прошлый раз.

Тут я наконец-то смогла отыскать свой редингот - новехонький, только что от портного, - и беседа, угрожавшая превратиться в промывку мозгов, к счастью для Антуана, оборвалась. Попрощавшись, мы вышли на улицу, и я не замедлила тут же спросить:

- А что случилось?

- Да достали они меня все, - глухо отозвался Антуан, распахивая дверь чуть ли не с пинка. - Если я не выпью, то начну кого-нибудь убивать.

Я вспомнила сорванное заседание, его вид, когда внимание зала было безвозвратно утеряно, и промолчала. Мне тут было нечего говорить, зато Антуан, помолчав несколько минут с многозначительным видом, принялся трындеть без умолку:

- Я больше всего в жизни ненавижу, когда мне не дают договорить! Значит, ты весь такой надрываешься, чтобы донести хоть что-то до этих ослов, и тут какой-то… какой-то… - тут он прервался, по-видимому, одумавшись, - нет, против Марата я ничего не имею, но какого черта его не могли внести в Конвент ну хоть минут на десять позже, а?! Я же не Бриссо, у меня речь не про какую-нибудь хрень, а про Конституцию, на всякий случай!

- Конституцию?

- Ну да…

Мы не были особо разборчивы в выборе заведения и приземлились в первом попавшемся кабаке. Антуан, по обыкновению, выпил первый бокал залпом, и лицо его начало постепенно разглаживаться, но голос не утратил гневный тон:

- В книгах иногда пишут “горло перехватило от негодования”, вот это как раз мой случай. Кто-то орать начинает во всю глотку, если его взбесить, а я, наоборот, молчу. Вот если мне грустно, я люблю с кем-то поговорить, а если меня разозлить - то стою как истукан, слова не могу сказать. Это меня бесит еще больше, ну и… замкнутый круг, короче.

Он снова наполнил бокал и глотнул из него. Я сочувственно коснулась его руки:

- Ладно, прекрати бушевать. Неужели Конституцию без этого не примут?

- Примут, конечно, - мрачно ответил Антуан. - Только оглашать вызовут кого-нибудь другого. От кого не будут все отворачиваться, как только… как только… а, ладно, к черту это все.

Ярость постепенно оставляла его, сменяясь искренним, каким-то подростковым огорчением, а я сидела и не знала, что можно сказать, чтобы его утешить. И дело было даже не в том, что утешитель из меня всегда был хреновый - просто Антуан, по моему мнению, относился к тому типу людей, которые в утешениях нуждаются меньше всего. А что сказать, чтобы поддержать, я и вовсе придумать не могла.

- Ты сама как? - видимо, ощутив мою неловкость, Антуан решил переменить тему. - Ходила на суд?

- Ходила. Только ничего не увидела…

- Ну еще бы. Говорят, некоторые особо сознательные граждане караулили у входа с ночи. Зато, говорят, они так напугали Тенвиля, что он запорол обвинительную речь и даже ничего не ответил, когда Марат его начал по стенке размазывать…

- Это было действительно впечатляюще, - подтвердила я. - Никогда ничего подобного не слышала.

- Это же Марат, - хмыкнул Антуан. - Язык у него подвешен, это точно. Правда, некоторые считают, что он… ну… - он наклонился ко мне и сообщил таким тоном, будто рассказывал какой-то страшный секрет, - немного не в себе.

Вот это было для меня неожиданностью. Я прикрыла глаза, тщательно вспоминая все, что говорил Марат на суде, но спустя минуту поняла, что его речи менее всего можно было посчитать принадлежащими сумасшедшему. Они были уверенны, взвешенны и последовательны - псих так говорить бы не стал.

- Ты тоже считаешь? - опасливо уточнила я.

- Я - нет, - ответил Антуан. - На двинутого он похож не больше, чем кто-то из нас. Хотя иногда мне и кажется, что он… странно себя ведет. Знаешь, когда ему впервые предоставили слово в Конвенте, он вылез на трибуну с пистолетом.

- Может, просто хотел произвести впечатление? - предположила я. Сен-Жюст в ответ покачал головой:

- Одно дело - производить впечатление, а другое - действительно намереваться выстрелить. Я в этом кое-что понимаю. Еще мне рассказывали, как он в Якобинском клубе сунул Дантону под нос кинжал. Настоящий, острый, вот такой длины, - он отмерил пальцами в воздухе расстояние, и мне на секунду стало нехорошо. - И заорал: “Вот этим я вырежу контрреволюцию!”. Меня там не было, но, говорят, сцена была знатная…

- Занятно, - пробормотала я, пытаясь для себя определить, как ко всему этому относиться.

- Да и вообще, говорю же, он очень странный. Хотя в отсутствии духа его не упрекнешь. Мое мнение - он не сумасшедший, башня у него в порядке, но, - Антуан устремил на меня пронзительный взгляд, - если все-таки решишь идти к нему, будь поосторожнее, ладно?

Я только и нашлась, что кивнуть в ответ на такую внезапную заботу.

 

У меня осталась последняя сигарета, и я решила, что выкурю ее перед тем, как зайти в редакцию. Для этого, правда, пришлось забрать у Огюстена зажигалку, что привело его в изрядное расстройство.