Конец режима: Как закончились три европейские диктатуры

Этой версии противоречат свидетельства десятков людей, которые виделись и созванивались с королем в ночь переворота, генерал-капитанов и глав силовых ведомств, с которыми Хуан Карлос всю ночь был на связи, журналистов и операторов государственного телевидения, депутата-социалистки Анны Брабато, которую путчисты выпустили из-за ее беременности и которая, выйдя из парламента, дозвонилась до дворца, поговорила с королем и уже через час после начала путча давала в эфирах радиостанций комментарии о том, что Хуан Карлос против переворота. Но главное, переворот увенчался бы успехом, если бы король этого хотел, потому что в течение долгих часов успех переворота зависел от одного человека — Хуана Карлоса I. И в эти часы не было никого, кроме него, кто мог бы остановить переворот.

Если бы Хуан Карлос хотел победы переворота, он мог бы пригласить Армаду во дворец, а не отказывать ему, мог бы направить его в парламент с совершенно другими полномочиями — не освобождать депутатов, а вести переговоры с фракциями о формировании правительства национального единства. В конце концов, он просто мог еще до переворота внести в парламент кандидатуру Армады, а не Кальво-Сотело, и есть вероятность, что партии приняли бы его предложение. Хуан Карлос в ночь переворота мог бы совсем иначе говорить с генерал-капитанами, и они с радостью ловили бы его слова и даже интонации.

Похожие обвинения будут позже адресованы советскому лидеру Михаилу Горбачеву, который то ли сам стоял за путчем ГКЧП, то ли ушел в тень, чтобы занять позицию по итогам событий. В отличие от Горбачева, бывшего тем человеком, которого отстраняли от власти путчисты из ГКЧП, Хуан Карлос реально мог выбрать сторону в зависимости от того, как пойдут дела. Он имел возможность с равным успехом возглавить и начавшийся переворот, и сопротивление ему. Генерал Армада и более радикальные заговорщики рассчитывали именно на то, что король выберет их сторону или промолчит.

В условиях, когда Суарес утратил популярность, а его правительство оказалось неспособно справиться с терроризмом, это был бы объяснимый выбор, который поддержали бы многие граждане. Допусти король малейшую двусмысленность в общении с генерал-капитанами, и новые части, а то и целые округа могли бы присоединиться к путчу. Все последующие обвинения в участии короля в перевороте разбиваются об эту простую мысль: в ту ночь несколько часов не было никого, кроме короля, кто мог бы остановить путч, и, если бы Хуан Карлос этого не сделал, мягкий переворот Армады, результатом которого было бы коалиционное правительство во главе с просвещенным силовиком, скорее всего, достиг бы успеха.

Это не значит, что Хуан Карлос не имеет никакого отношения к событиям, которые привели к путчу 23 февраля. Он был частью того, что писатель Хуан Серкас метко назвал «плацентой переворота» — той атмосферы нервозности, разочарования, нетерпения, недовольства, которая укрепила сторонников чрезвычайных решений в мысли, что пришел их час. Король жаловался на Суареса, в том числе военным, монархистам, лидерам партий. Он встречался с Армадой и обсуждал с ним эту тему, перевел его в Мадрид и попросил присматривать за путчистскими настроениями в армии — то есть буквально пустил козла в огород.

В этом смысле он так же причастен к перевороту, как лидеры и депутаты политических партий, которые встречались друг с другом, с Армадой и прочими военными, обсуждали разные нестандартные решения, и среди них — правительство единства под руководством интеллигентного военного. Или как журналисты, которые без оглядки на недавние заслуги уничтожали Суареса и писали многозначительные передовицы про «операцию "Де Голль"» и «вооруженное решение "Армада"». Однако когда плод переворота созрел, Хуан Карлос отказался вкусить от него сам и не предложил его другим.

Отказаться помогли выстрелы и грубые крики гвардейцев, которые страна услышала по радио в первые минуты переворота. Догадки, к которым король пришел вместе со своим секретарем Фернандесом Кампо, о том, что Армада предлагает им роль в своем двусмысленном спектакле. И, главное, логика действий Хуана Карлоса все предыдущие годы, даже десятилетия. Он терпеливо ждал момента, когда станет преемником, чтобы, унаследовав пост главы государства, укрепить монархию, пойдя навстречу созревшему в обществе желанию либерализации и «нормализации» — стремлению жить не вопреки остальному миру, не против него, а вместе с ним, с соседними западноевропейскими демократиями. Быть не лучше и не хуже, не особенными, не показывать пример и хранить наследие, а просто жить и развиваться, и чтобы самому Хуану Карлосу перестать быть преемником диктатора и сделаться добрым законным королем, как его родственники в Британии или Дании, — и вместе с национальной элитой покинуть наконец круг изгоев.