Конец «Русской Бастилии»

Жук встал и протянул Морозову крыночку.

— Разрешите подарить вам, попросту, по-рабочему. Профессор поднял крышку, лизнул ее и отметил:

— Грандиозно!

Он выбежал из башенки на крышу и наклонился над перильцами.

— Ксана! — прокричал он вниз, в раскрытое окно своей квартиры. — Ксана! Иди скорее сюда!

Ксения Алексеевна шла по темной лестнице быстрыми шагами, — эта дорога была ей привычна.

В обсерватории на круглом столике, среди книг, уже теплилась свеча и торжественно возвышалась крыночка с сахаром.

— Ты взгляни, что нам привезли из Шлиссельбурга! — Морозов хлопотал, нарезая хлеб, обычный его завтрак во время ночных наблюдений.

Ксения Алексеевна намазывала ножом сахар на тоненькие ломтики.

— Это вкусно, — оценила она.

— Вкусно? — не соглашался профессор. — Говорю тебе — грандиозно!

Морозов провожал комиссара по бесконечным темным коридорам, затеняя ладонью свечу.

— Приезжайте к нам в Шлиссельбург, — на прощание попросил Жук. — Для всех радость будет.

— Что же, возьму и приеду, — пообещал ученый. — Закончу самые неотложные исследования и приеду. Так и скажите рабочим.

20. Годовщина

Никогда прежде Иустин не видел своего друга в таком состоянии. Чекалов стоял посреди комнаты, сжимая кулаками виски.

Едва Жук вошел, Николай выпрямился.

— В Москве, на заводе Михельсона эсеры стреляли в Ильича! — с этими словами он подал комиссару «Красную газету».

На первой странице жирным шрифтом были набраны тревожные строки:

«30 августа в 7¹/₂ часов вечера выстрелом из револьвера ранен товарищ Ленин».

Иустин ощутил, как пол пошатнулся у него под ногами. Несколько шагов отделяли его от стула, но ему трудно было сделать эти шаги.

Нанесен удар. Тяжкий удар в самое сердце революции. Миллионы людей в тот день содрогнулись от ужаса, от горя.

Опасна ли рана? Как себя чувствует Владимир Ильич?

Это уже во второй раз враги поднимают на него руку. Первое покушение было в январе возле Михайловского манежа. Тогда делегаты Шлиссельбурга примчались в Смольный, чтобы все узнать, помочь, дыханием отогреть Ильича, грудью заслонить его от смерти.

Но теперь Ленина не было в Смольном. Правительство находилось в Москве, древней и юной русской столице.

Что же это? Не прошло и двух месяцев, как в Петрограде, на Александровском паровозном заводе выстрелом в упор убит двадцатисемилетний комиссар печати Володарский. Только что на Дворцовой площади оборвалась жизнь председателя петроградской Чрезвычайной комиссии Урицкого, — в него бросили бомбу.

И вот — выстрелы в Москве. В Ленина!

Враг поднимает голову!

Такой тревожной недели Шлиссельбург еще не знал.

Ждали сообщений. Встречаясь на улицах, в Народном доме, спрашивали, что слышно из Москвы. Возле Совета толпились горожане. Ребятишки разносили по улицам новости.

Первый врачебный бюллетень читали с сумрачными лицами:

«Констатировано два слепых огнестрельных ранения. Пульс — 104. Больной в полном сознании».

В Совете дежурили по ночам у телефонов, чтобы принять сообщения о здоровье Ильича.

3 сентября люди вздохнули с облегчением. Бюллетень гласил:

«Температура 37,4. Пульс — 92. Положение улучшается».

Ильич борется с недугом, одолевает его! Разве может умереть человек, когда столько сердец бьются в лад с его сердцем! Народная любовь — сила, которую и медицина признает.

В середине сентября появилось сообщение:

«Товарищ Ленин начинает заниматься делами. Товарищ Ленин вновь на посту. В добрый час!»

Хорошей вести радовались. И беспокоились: не слишком ли рано врачи разрешили ему работать?..

После пережитого потрясения на Ладоге, как и повсюду в стране, на огромных пространствах люди продолжали воевать, трудиться. На каждом шагу громили врага, утирая кровь, отступали под его ударами и сами наносили удар, бредили в тифозной горячке, голодали и мечтали о будущем — словом, делали все, что составляло тогда строй жизни.

Близился великий праздник.

В Шлиссельбурге, как и в других городах и селах, в апреле отметили полугодовщину Октябрьской революции. Теперь же, седьмого ноября, по декрету Совета Народных Комиссаров был уже введен новый календарь, — праздновалась первая годовщина.

Торжество началось в ночь на седьмое число.

Сразу после полуночи над Невой загремели залпы. Стреляли в воздух бойцы рабочего батальона, выстроившиеся на обоих берегах реки и на острове. Стреляли с пароходов, бросивших якоря на озере.

Залпы резко громыхали один за другим. Пороховой дым стлался над водой. В качающихся глубинах отражались вспышки выстрелов.

Солдаты Шлиссельбурга салютовали дню рождения Советской республики!

Совдеповцам было не до сна. В Народном доме на полу развернуты большущие куски кумача.

Мел разводили в ведрах. В них макали малярные кисти. Буквы на кумаче долго не застывали, текли. Они слагались в слова, простые, трогательные и жгучие.

Опасаясь размазать буквы, красные полотнища не складывали, а несли по ночным улицам растянутыми.

До рассвета стучали молотки.

Шлиссельбург и поселок проснулись в небывалом наряде, в багрянце. Такого на Ладоге не видывали. Дома, как невесты, убраны — в алых лентах.