Конец сказки

Других на Кащея похожих тут нет.

Но ковер-самолет в очередной раз вильнул передней частью… и Иван полетел вниз! Не удержался, разжал пальцы – и шмякнулся оземь! Благо было уж невысоко, сажени три только – да и упал княжич удачно, на ноги приземлился.

– Иванушка!!! – дернулась вслед Синеглазка.

Ковер повело набок, очередной коршун вцепился когтями в Василису – и та заверещала зайцем. Вместе с Синеглазкой, вместе с ковром они пошли книзу – и рухнули в черную грязь.

Иван уж бежал к ним. И… и еще кое-кто. С трудом поднявшись, держась за окровавленный бок, Василиса вдруг застыла.

Взгляд юная баба-яга почуяла. Злой взгляд, ненавидящий.

То не Кащеевы нелюди – этим до нее дела нет. И не дивии железные, не умертвия несчетные – эти вовсе чувств не имеют, одни лишь приказы хозяйские выполняют.

– Богатырка, дай-ка зеркальце твое, – быстро попросила Василиса.

– Зачем это?! – заморгала оторопело Синеглазка.

– Да дай, надо!

– Ну на… – растерянно сунула зеркало поляница.

Удивилась просьбе, понятно. Вот только посреди боя собой любоваться, других занятий не сыскать. Но расспрашивать было уж некогда – упав с ковра, они угодили в самое пекло. Синеглазка едва-едва успела махнуть саблей, отбить палицу какого-то мертвяка, да тут же по шее его полоснуть.

А тот уж снова наседал, словно и не ведая, что голова набок свесилась.

Ивану проще оказалось. Под Самосеком Кащеевы упыри сразу падали замертво. Без крестика, без ладанки. Кладенец эти черные чары сразу рассеивал, заставлял отлетать несчастные души.

Что же до Василисы Премудрой, то ее нежить не трогала. Смотрели так равнодушно, будто стала княгиня невидимой.

И она на них тоже почти не смотрела. Шла, как мимо пеньков лесных, искала что-то нетерпеливо. Сама не заметила, как оторвалась от Ивана и Синеглазки… и встретилась взглядом с колченогой старушонкой.

Яга Ягишна хромала по бранному полю, охала жалостливо… но огонь в ее очах пылал такой злющий, такой лютый, что все шарахались. Держала она в руке длинный прут, помахивала налево и направо, да приговаривала:

– Замри!.. Замри!.. Замри!..

И всяк, кого тот прут задевал, мгновенно каменел. Тиборцы, владимирцы, киевляне, ушкуйники новгородские – все холодными статуями валились.

Баба-яга спешила убраться отсюда подальше. В отличие от меньшой сестрицы, она осталась жива, уцелела в поднебесной сваре – да все ж годов ей от роду уже за триста. В незапамятные времена на свет появилась, еще при Олеге Вещем. Ей, старой, негоже тут быть, среди мужиков с железом. Прилетит случайная стрела или сулица – и пропадай ни за медную векшу, бабка.

Но едва ее ноздрей коснулся знакомый запах, Яга Ягишна оживилась, заблестела глазами. Она-то уж начала считать себя последней бабой-ягой, единственной. Стервь Овдотью-то своими руками упокоила, а древняя Буря еще месяц назад опочила, Яга о том знала.

Ан вот оно что, оказывается! Выходит, успела-таки Буря перед смертью клюку-то передать! Да не абы кому, а Василиске-хитрованке! Ишь, ишь!.. Бывает же такое, случается!

Яга Ягишна-то уж давно и не думала о Василиске вовсе. Была уверена, что ту еще осенесь цапли склевали. А она выжила, выходит, вывернулась. Шкуру лягушечью сбросила, бабой-ягой стала.

Шустра, до чего ж шустра!

Но ей, Ягишне, оно сейчас как раз на руку. Другая баба-яга, да при том молодая, свежая, полная жизни… это же улыбка Судениц! Прекрасная возможность сбросить за счет Василиски часть прожитых годочков, снова стать… ну пусть и не молодой, но хотя б менее старой.

С Овдотьей-то такое не прошло бы. Она и сама уж была в годах преклонных, сто шестьдесят лет прожила с лихвой. Да и в силе колдовской Яге уступала лишь малость самую – еще неизвестно, чья взяла бы, чья пересилила.

А тут… молодуха смазливая. Сикуха косорукая. Такую уж легко будет одолеть, под себя подмять.

– Что же, Василисушка, свиделись?! – окликнула она фигурку в сарафане. – Свиделись, красавица моя, сподобили древние боги! Как живешь-можешь? Иди-тко сюды, поздоровкайся с бабушкой!

Василиса не обманулась этим липуче-ласковым голоском. Слышала таящийся под ним змеиный свист. Она ничего даже не ответила – молча засучила рукава, тряхнула тонкими пальчиками. Чувствовала уж, как зудят под ногтями Перуновы молнии.

– Ты что же, девка, даже и ответить бабушке не сподобишься?.. – прошипела Яга Ягишна. – Ишь, ишь, расфуфырилась, много мнить о себе стала! Думаешь, коли большуха наша тебе клюку свою передала, так ты уже и ведьма?! Думаешь, таперича сразу сестрицей мне стала названой?! Замри-кось!..

Это она сказала уж не Василисе, а кинувшемуся к ней гридню с топором. Хлестнула быстро прутом, обернула каменной глыбой.

– Пожалел, поди, что на пожилую женшшину-то руку поднял, – удовлетворенно молвила старуха. – А ты что зенки вылупила, козявка?! Где клюка твоя, где клюка?!

Василиса рассеянно моргнула. И впрямь, где клюка-то Бури Перуновны?.. В Костяном Дворце была еще при ней, то она точно помнила. А вот на ковре, кажется, она уже без нее летела… неужто на крыше забыла?.. Или уже в полете выскользнула, свалилась где-нибудь над топями, над чащами Пущевика?.. Обидно, коли так.