Конец сказки

А одолень-трава уж истощалась. Но еще действовала, еще давала немыслимые силу и скорость. Вонзил Иван Самосек Кащею в живот, схватил того другой рукой за горло и заорал:

– Ки-и-ида-а-а-ай!!!

Само слово Синеглазка и не разобрала. Писк какой-то комариный. Но что раскололся Аспид-Змей, что пронзил Кащея мечом Иванушка – то поляница увидала отчетливо.

И кинула Кащею в лоб каменное яйцо.

Угодила точно в корону. В самый железный обруч.

И… не раскололось яйцо. Упало наземь целехонько.

Снова обманка! Еще одна обманка! Сколько же их у Кащея наверчено?!

Синеглазка словно окаменела. Иван словно окаменел. Кащей же глянул на свою смерть и сухо произнес:

– Благодарю, что вернули.

Иван отчаянно дернул Самосеком. Распахал тот Кащея надвое, разделил на две половины. Верхняя повалилась, да тут же вскинула себя на руках – и полезли из нее новые ноги. Иван прыгнул ударить сызнова, расколоть Кащею башку – но тот резко дернул ладонью.

Ивана словно хлестнуло ураганом. Отлетел он назад, распластался на траве. Самосек из руки выпал.

А Кащей уж поднимался, уже снова стал целым. Поднял каменное яйцо, стиснул его, как великую драгоценность, положил… ан положить-то и некуда. Ни одежки на нем, ни пояса, ни сумы какой.

Не за щеку же совать.

А Иван-то тоже уж поднялся. На остатках одолень-травы взметнулся, подпрыгнул, сиганул к оброненному кладенцу.

– О нет, я так не думаю, – повернулся к нему Кащей.

Прищелкнул он пальцами – и объявилось рядом с Самосеком еще тридцать точно таких же мечей. Заметался среди них Иван, тут же свой из виду потеряв.

Все одинаковые, ни один от остальных не отличим!

– Самосек!.. – аж взвыл он от отчаянья. – Самосек, подай голос!..

Может, и хотел бы чудесный меч ответить хозяину. Иван давно уж убедился, что тот своим разумением обладает. Да только нем был, увы. Зазря Иван среди клинков метался, зазря искал – не сверкнет ли какой, не дернется ли?!

И корень адамовой головы не помог. Был он у Ивана при себе по-прежнему, мороки распознавал уверенно – да не мороки то оказались. Настоящие самые мечи, только не волшебные.

А пока Иван шарахался от одного к другому, Кащей успел рассмотреть обломки Аспид-Змея, да убедиться, что теперь тот разве на зубочистку сгодится. Возродить его к жизни можно, но не в един присест. И не здесь, на поле боя.

По счастью, боги сегодня явно покровительствуют Кащею. Не случайно же он час назад снял с безымянного витязя не что-нибудь, а другой меч-кладенец – несравненный Аскалон.

Тот остался там, где вогнал Кащея в землю Илья Муромец. Там, где валялись обломки его доспехов. Блестел в луже крови и грязи.

Кащей пронесся к нему быстрей молнии, подхватил – и вернулся. Как раз у Ивана действие одолень-травы истекало – все медленней он двигался, все меньше отличался от обычных людей.

И мигом спустя Кащей подлетел уже к нему. Взметнулся Аскалон, понесся к шее Ивана – только и успел княжич, что схватить ближайший меч, отразить удар.

Удар-то он отразил – да меч разлетелся вдребезги.

Не кладенец. Подделка колдовская.

Уж верно, вторым ударом Кащей бы Ивана прикончил. Но тут свистнула тетива – и вошла в спину чудищу стрела каленая. Да не простая, а с пером Жар-Птицы.

Кащей дернулся, не доведя удара до конца. Замер. Боль почувствовал – и сильную.

Очень давно он ее не чувствовал-то.

Но длилась она недолго. Резко вырвав стрелу из груди, Кащей отмахнулся от Ивана, пырнувшего его другим мечом.

Снова фальшивка. Снова вдребезги разлетелся.

На счастье княжича, Кащей был более занят своей раной. Та не заживала. Не срасталась на глазах, как бывало всегда.

И даже все еще немного болела.

Кащей всунул в отверстие палец. Прислушался к ощущениям. Ощупал кровоточащие края.

И успокоился, убедившись, что рана все же заживает. Просто гораздо медленнее, чем положено. Возможно, час целый Кащею теперь ходить со сквозной дыркой. А то и до самого утра.

Но это не беда. Бывало и хуже. Каждэв вот своим Огненным Пальцем сумел Кащея серьезно уязвить, а это пустяки, мелкие неприятности.

Но покуда Кащей вот так несколько секунд впусту истратил, Ивану вдруг светлая мысль пришла. Нашарил княжич в рукавной складке стебелек разрыв-травы – да и стегнул ею наотмашь по мечам!

Дивно получилось. Сразу девяти клинкам разрыв-травой досталось – и восемь надвое развалились. Раскололись пополам, как стеклянные.

А девятый-то уцелел! Настоящий! Подлинный!

Им Иван и ударил. Со всего размаха, покуда Кащей отвлекся.

И не в грудь ударил, не по шее, не еще куда. Снова смекнул, сообразил, что не шибко тем вреда причинит.

Руку Иван Кащею отсек. Левую кисть – в которой яйцо зажато было.

Отлетела рука. И яйцо отлетело. Покатилось по траве – и вот тут Кащей сразу позабыл о пробитой груди! Резко повернулся к Ивану, взмахнул мечом Аскалоном – но встретился тот с Самосеком. Хоть и перестала одолень-трава действовать, хоть и ощущал себя Иван слабей даже обычного, да только Самосек не просто так Самосеком прозывался. Сам руку хозяина дернул, сам удар встретил.

Видать, проняло умный меч. Не на шутку проняло.

А Синеглазка бросилась к яйцу. Порскнула к нему зайцем, понеслась стрелой.