Конец света

Однако уже через несколько дней, к своему стыду и сожалению, редактор убедился в том, что прав был не он, а его правая рука Толя Новиков: в редакцию хлынул поток «литературно-художественного» мусора, в котором – как ни всматривались в рукописи сам Григорий Минутко и привлеченный им в помощники «главный судья конкурса» Павел Петрович Грушин – не было замечено ни одного животворного зерна. Были, например, стихи: «За окном гремит гроза, / мы не против, мы все «за»». Или: «Будем счастливы, богаты,/ и всегда всему мы будем рады»… Редакция, зубоскаля, на популярные плясовые мотивы нагло распевала присланные в редакцию вирши, а Вася Субчик («чтоб добру не пропадать») предложил «по мере поступления» по сходной цене продавать стихи поэтам и композиторам эстрадной попсы – «для исполнения шедевров народного творчества под их голожопые кривляния и собачью музыку».

Через некоторое время после того, как был объявлен конкурс, толстый роман в папке с черными тесемками принес в редакцию учитель физкультуры школы номер два Саня Папиров. Роман назывался «Золото партии» и, подобно древнему героическому эпосу, начинался величаво (Саня все-таки нашел необходимое для настроя и ритма романа первое предложение): «Ночью по маленькому городу О. ехал обоз с говном…».

Когда через несколько дней Саня зашел к редактору поинтересоваться, как понравилось его произведение и на какую премию он может рассчитывать, Григорий Минутко усадил его в кресло, сам сел за свой стол и, глядя прямо в Санины глаза, долго молча крутил в руках толстый красный карандаш. Наконец, тихо сказал:

– Ты, Саня, проделал большую работу.

Папиров в ответ улыбнулся и энергично с достоинством прижал подбородок к груди – то ли поблагодарил за комплимент, то ли этим жестом хотел выразить мысль, мол, на небольшую работу никогда и не разменивался.

Зря Саня улыбался.

Редактор достал из шкафа рукопись романа и протянул ее автору.

– Работа, Саня, проделана большая, но опубликовать могу только первое предложение. В нем о золоте партии ты сказал все.

Подняв голову к потолку и поводя правой рукой по воздуху, будто дирижируя оркестром, исполняющим торжественную сюиту, Минутко наизусть процитировал:

– «Ночью – по маленькому городу О. – ехал – обоз с говном…».

Саня заерзал в кресле.

– Может, Гриша, опубликуешь хотя бы первую главу, – через минуту предложил он компромиссный вариант.

– Только первое предложение! – стоял на своем Григорий Минутко.

В конце концов, Папиров согласился с предложением редактора, но, выходя из кабинета, обернулся и сказал то, что в ту минуту уносил с собой на душе:

– Ты, Гриша, оказывается, трус.

Когда за романистом закрылась дверь, Григорий Васильевич, ни на минуту не задумавшись, уточнил только что принятое решение: «Первое предложение романа публиковать тоже не будем. Хватит Сане моего устного поощрения».

3.

Однажды к Грушину в редакцию пришла старенькая, заметно потрепанная жизнью женщина – невысокого роста, востроносенькая, худенькая, в цветном с кистями платке, которым она, несмотря на теплые дни, аккуратно укутала не только седую голову, а и всю верхнюю половину своего маленького тела. Присев на краешек стула, старушка из ветхого, по бокам уже потрескавшегося ридикюля достала паспорт, открыла в нем страницу со своей много лет назад сделанной фотографией и, несмотря на протестующий жест Павла Петровича, осторожно положила документ на стол. «Кадукова Софья Петровна; русская; год рождения 1911…», – прочитал Грушин и, поспешив возвратить документ, сказал:

– Мне, Софья Петровна, ваш паспорт не нужен. Я и так поверю всему, что вы расскажете.

Старушка бережно спрятала паспорт обратно в ридикюль, потом подтянула на животе большой узел платка, и Павлу Петровичу показалось, что от этого она стала еще тоньше.

Откинувшись на спинку стула и стараясь придать голосу как можно больше теплоты и доброжелательности, Грушин спросил гостью:

– Что, Софья Петровна, привело вас к нам?

– Только не желание разговаривать о конце Света, – неожиданно бойко и с достоинством ответила старушка. А Грушин, удивившись ее бойкости, улыбнулся, подумав, что в молодые годы она, наверно, была отчаянная задира. – Я, Павел Петрович… так вас зовут?

Грушин кивнул.

Старушка положила ридикюль на стол.

– Я, Павел Петрович, – человек верующий, православный, и о конце Света думаю давно и без вашей газеты. Что думаю – мое дело. А к вам я зашла вот с чем…

Узнав о летящем к Ободу обломке планеты, муж старушки Юрий Дмитриевич Кадуков сильно испугался, сутки пролежал в постели без сна и еды («боялась, как бы не наложил на себя руки, тайком подглядывала за ним»), а потом надумал… издавать в квартире стенную газету.

Гостья достала из-под платка скатанный в трубочку большой лист ватмана и, развернув его, положила бумагу на стол. Грушин папками закрепил концы ватмана.