Далеко впереди в капелле сидел Вильям Сандберг и выглядел так, словно ждал ее.
Солнце переместилось, освещало сейчас большую часть скамеек, и Вильям оказался в центре разноцветного светового поля.
Пожалуй, сама комната заставила ее остановиться.
Возможно, причиной стало ощущение, что она находится в той части замка, где еще несколько дней назад ей приходилось ходить тайком, осторожно и по ночам.
В любом случае Жанин замерла как вкопанная, только переступив порог, не в силах произнести ни слова, хотя ей, собственно, не хотелось ничего иного, кроме как говорить без умолку и рассказать то, о чем она знала, и сравнить с тем, что выяснил он.
И прежде всего, она жаждала обсудить, почему они оказались здесь. Или еще лучше, как им выбраться отсюда.
Она подошла к Вильяму, села с другой стороны от прохода на самый край скамейки и повернулась к нему.
– По их словам, ты чувствуешь себя хорошо, – констатировал он.
– В таком случае, – сказала Жанин, – кто я такая, чтобы возражать?
Вильям одарил ее неким подобием улыбки в ответ. Выглядел усталым, хотя она в данном плане, наверное, не сильно отличалась от него. Потом снова воцарилась тишина.
– Нам надо объединиться, – решила она.
Она хотела поторопить его, но старалась сделать это мягко. Где-то, на каком-то из всех этажей над ними, у Вильяма имелась своя комната. И там, если все обстояло, как она надеялась, пожалуй, могли находиться ответы на вопросы, роившиеся в ее голове.
– Что они рассказали тебе? – спросил он.
– А нам не помешают?
Он пожал плечами. Его мучили те же мысли.
На мгновение он задержал дыхание и приготовился говорить, но вместо этого прижался спиной к скамейке, посмотрел через плечо в сторону выхода.
Словно все еще не чувствовал себя в безопасности. Как будто ему не верилось, что он может сидеть с Жанин и разговаривать открыто. И он ждал, что в любой момент большая дверь откроется снова, внутрь ворвутся охранники с оружием наготове, заберут их отсюда, запрут по отдельности и начнут допрашивать на предмет того, о чем они разговаривали друг с другом.
Но этого не случилось. Ничего не произошло вообще.
Их окружала все та же тишина, так же ярко светило солнце, раскрашивая все вокруг в разные цвета, и никто из них не знал, с чего им начинать.
– AGCT, – сказал Вильям наконец.
И к своему удивлению, обнаружил улыбку на ее лице.
– Я боялась, что ты не увидел.
– Как давно ты знала?
Она покачала головой. О чем знала? Что,
Какие бы разговоры ни велись с ней начиная с самого первого дня, все сводилось к тому, чтобы позволить ей узнать как можно меньше.
– Ты же шумеролог? – спросил Вильям. Это был не вопрос, он прекрасно знал, кто она, но с чего-то требовалось начинать, и почему бы не отсюда.
И Жанин кивнула. В качестве исходного пункта это ее вполне устроило. Она быстро прикинула все в уме, хотела успеть дать ему самое необходимое, не углубляясь в детали.
И начала сначала. С подробностей, которые упустила во время их двенадцатиминутной встречи на террасе.
Она проснулась в фантастической кровати, точно как Вильям. Ее привели в огромный зал, коротко посвятили в курс дела, продемонстрировали шифры, клинопись, и все в спешке, и спасибо на сегодня. А потом они показали ей ее рабочую комнату, и там она обнаружила свои собственные вещи, ждавшие ее. Книги, и публикации, и компьютер со всем атрибутами, и необходимую литературу, почти в том же порядке, как все располагалось у нее дома на письменном столе, но сейчас она находилась здесь, и никто не хотел говорить почему.
Для начала они давали ей короткие тексты.
Отдельные строчки с клинописью и заданием разобраться с ними, перевести и сообщить результат.
Нельзя отрицать, что в научном плане работа приносила ей огромное удовольствие.
Тексты оказались старше тех, какие она когда-либо видела. Со знаками и символами, абсолютно неведомыми ей, и сначала она предположила, что столкнулась с неизвестным диалектом или языковым ответвлением, обнаруженным только сейчас. И для всех других ученых подобное стало бы прорывом в науке, о котором раструбили бы по всему миру.
Но никто не хотел кричать об этом здесь.
И это выглядело непонятно. Нет, даже задевало за живое. И чем больше она работала, тем больше понимала, насколько фантастические и новые материалы перед ней, и тем более ее возмущало, что за пределами толстых стен замка никто не знает о них.
Речь вовсе не шла о какой-то неизвестной ветви.
Или некоем модернизированном варианте шумерского языка.
Наоборот.
Это была первая стадия. Полученные ею тексты оказались старше любого из тех, какие до сих пор находили, а неизвестные знаки являлись прототипами, ранними версиями компонентов, которые, изменившись с годами, составили самые старые известные науке письмена.
Судя по всему, кто-то нашел совершенно неведомую цивилизацию.
Более древнюю, чем любая другая. Предшествовавшую всем остальным, известным историкам.
И Жанин пребывала на вершине блаженства от такой работы, но, когда спрашивала где, как и почему, все серьезные мужчины вокруг нее отказывались отвечать.