Конфайнмент

Хотя чего там готовиться? К серьёзному разговору я был готов ещё неделю назад. Проблема заключалось только в нужном настрое. Ведь после работы на железной дороге многое для меня стало ощущаться иначе, не так, как это виделось в сентябре-октябре и уж тем более в прошлой жизни.

Ощущения необычные, если не сказать странные. Ведь в своё время кем я только не поработал. Пахал, как говорится, и головой, и руками. Занимался наукой, торговлей, калымил извозом, ломал, строил, спасался от кредиторов, выбивал долги у мошенников, снова ломал, опять строил, ловил, убегал, прятался, лез на трибуны, учился, учил… Чего только не было, куда меня только не заносило. Однако всегда и везде всё, что случалось, казалось мне какой-то безумной игрой, которая нужна лишь затем, чтобы заработать на жизнь, но вот настоящей жизни я в ней ни разу не видел. Просто дела, просто деньги, просто работа…

И вот ведь ирония судьбы. За почти пятьдесят лет, ни в том оставшемся за чертой Советском Союзе, ни в «обновленной» России, я так ни разу и не столкнулся с чем-то иным, не подозревая, что всё может быть по-другому. И только когда, сбежав из СИЗО и вынужденно избавившись от налёта мнимой «интеллигентности», попал на железку, то вдруг обнаружил, что, несмотря на «богатый» опыт, я совершенно не знал страны, в которой живу, людей, которые ходят по тем же улицам, мыслей, которые витают в их головах, целей, к которым они стремятся…

Их «просто работа», как оказалось, была совсем не игрой. Она являлась для них и способом заработка, и смыслом, и даже образом жизни, начинающейся где-то далеко в прошлом и уходящей едва ли не в бесконечность. И тот жуткий социальный «эксперимент», который над ними поставили во времена перестройки, лишил их буквально всего, включая рухнувшие в один миг идеалы и представления о справедливости. Такого, мне кажется, не было даже в войну. Ведь даже тогда, в дни страшных для всей страны испытаний, человек верил и знал, за что он сражается и что защищает. В 90-е это знание и эта вера исчезли. И если одни, обладающие «природной сметкой и гибкой системой ценностей», сумели «вписаться в рынок», то для других это стало крушением не только надежд, но и жизни.

И то, что я сам в итоге оказался среди «вписавшихся», вовсе не давало мне права учить остальных и пробивать новый «эксперимент», с учётом, так сказать, старых ошибок. Пусть и с благими целями, но, как известно, именно ими всегда выстилают дорогу в ад.

Нет, люди, живущие здесь и сейчас, должны решать свою судьбу сами, без глупых подсказок попаданцев-всезнаек. Пробовать, ошибаться, идти вперёд, отступать, искать обходные пути… Единственное, чем я могу им помочь — это не мешать. А ещё — делать то, что умею… Пока умею…

Перед спортивным корпусом стояла чёрная «Волга». В салоне сидели двое. Специально я их не рассматривал, но водитель, похоже, был в охране «Седого» на памятной встрече в Сокольниках, где мы с товарищами офицерами «окучивали» бильярдных катал.

Сам генерал ждал меня в бильярдном зале. В полном одиночестве. Ни братья Ходыревы, ни Новицкий, ни Смирнов с Кривошапкиным в помещении не обнаруживались. Впрочем, ничего удивительного. «Седой», скорее всего, хотел побеседовать со мной тет-а-тет.

Мы молча пожали друг другу руки, после чего оппонент указал на ближайший стол.

Хочет сыграть? Ну что ж, я не против.

Когда пирамида была расставлена, генерал снял с неё верхний шар и катнул в мою сторону.

— Глядим, чей разбой? — поинтересовался я, остановив кием «подарок».

— Именно, — кивнул соперник, выставляя биток на линию дома.

— Что играем? Американку, Москву…

— Классику, — усмехнулся «Седой».

Любопытно. Классическую русскую пирамиду мы играли на первой встрече. Та партия закончилась боевой ничьёй. Сегодня… Он что, желает проверить, не пропил ли я на железке свой «бильярдный талант»? Да нет, вряд ли. Видимо, просто хочет потянуть время и оценить, насколько я изменился за последние полтора месяца.

Помогать ему желания не было. Скорее, наоборот — мне опять захотелось похулиганить.

Свой шар товарищ генерал пробил как положено — аккуратно и точно — с целью подкатить его на отскоке ровнёхонько к борту. Я же влупил по «битку» без всяких затей, на максимальном размере. От коротких бортов он отразился ровно семь раз, и столько же пересёк всю поляну. На восьмом мой шар не докатился до края стола считанные сантиметры, остановившись чуть ближе к борту, чем «генеральский».

— Однако, — покачал головой «Седой», оценив трюк.

В «классике» выигрыш разбоя не давал никаких преимуществ, так что это был действительно трюк. Просто трюк и ничего больше.

— Разбивай, — кивнул генерал, возвратив «белого» в пирамиду.

Первый удар я провёл через дальний борт, не отдав сопернику ни одного гарантированного прицельного. «Седой» ответил не слишком удачным отыгрышем, вернув биток на ближнюю половину.

Это он зря.

Щадить противника я сегодня не собирался.