Конго глазами художника

На стенах висели циновки, расписанные черными зигзагами, а поверх циновок были развешаны картинки из французских журналов, повествующие о подвигах Фантомаса и похождениях двух пострелов. Кроме того, жилище охотника украшали рога буйволов и антилоп, а также два идола с коркой засохшей крови. И наконец, фотография хозяина с одной из жен, снятая во время поездки в Долизи. Жена сидела очень прямо на стуле, охотник стоял рядом, положив ей руку на плечо, и оба глядели перед собой стеклянными глазами.

Нзиколи зашел ко мне в комнату рано утром. Сквозь дрему я слышал, как он ищет банку с кофе. Выходя, он не закрыл дверь, только опустил полог, и когда я наконец стряхнул с себя сон, то первым делом увидел на стене перед своим носом большущего таракана, который помахивал длинными усиками. Я осторожно опустил руку вниз, нашарил сандалию, поднял ее и уже приготовился поразить мишень, но тут моя рука застыла в воздухе.

С тараканом происходило что-то странное. Или мне это чудится из-за того, что я смотрю на него с такого близкого расстояния? Он был большой, сантиметров пяти, старый и какой-то серый. И вот у меня на глазах он начал вытягиваться в длину… Таракан в прямом смысле слова лез из шкуры вон. Невыразимо медленно, миллиметр за миллиметром, из старой серой шкурки выползало белое как снег новое тело. И сандалия вернулась на место: не мог же я прервать такой удивительный акт творения! Белое тело постепенно стало розовым, потом, продолжая темнеть, коричневым. Я потихоньку встал и, не спуская глаз с таракана, оделся. Когда Нзиколи принес кофе, на стене уже сидела прыткая коричневая с рыжим отливом тварь из тех, которых практически невозможно пристукнуть. Я показал на нее, и у Нзиколи в глазах вспыхнул кровожадный огонек. Он взял толстый журнал, одолженный мной у миссионеров, сложил его пополам и хлопнул по степе. Вам! Мимо. Таракан исчез под одной из жердей в потолке Но Нзиколи все-таки попал — по старой пустой шкурке.

Охотник взял с нас за ночлег сто франков (две кроны); сюда вошла стоимость пяти яиц.

Дальше мы направились по дороге, ведущей в Нзомо в области Майяма, и через два-три часа снова увидели пограничную реку Лали. Но здесь переправа была совсем иная, чем в деревне, где заправлял Кроткий Нрав. Река прорыла себе глубокое русло, и получился каньон, через который был переброшен хлипкий мост из лиан. Прямо в воду спускались воздушные корни.

Мост состоял как бы из двух огромных гамаков, которые встречались на могучем стволе, прочно застрявшем на песчаной отмели посреди реки. Верхом на сучьях сидели ребятишки и ловили рыбу. Тонкорукие, тонконогие, они сами были похожи на ветки. Клев был хороший, то и дело голые рыболовы выдергивали из коричневого потока блестящих рыбешек.

На майямском берегу, прислонив к мостовым растяжкам длинные корзины, отдыхали путники. Мужчины, женщины, дети похоже было, что многочисленное семейство целиком отправилось в путешествие. Одни купались, другие стирали, третьи, сидя на корточках, ели маниок. Под лиственным пологом гулко звучали крики и смех, голубовато-зеленый сумрак пронизывали веселые лучи солнца. Из воды, словно волнорезы, торчали черные сучья, за которые цеплялись длинные, колышущиеся пряди травы. Тропа продолжала свой путь через лес, влажная, скользкая, с подстилкой из мокрых листьев. Вдруг, без всякого предупреждения, перед нами открылась саванна с ее ослепительным светом.

По словам Нзиколи, до меня в этих местах не бывал еще ни один белый. Я почувствовал себя как бы избранником. Сбылась мечта далекого детства… На миг мне показалось, будто я иду в воскресную школу. И хотя рощи, степь, небо ничем не отличались от виденного прежде, все воспринималось иначе, как что-то девственное, нетронутое, таинственное… Я был готов к самым неожиданным приключениям, и на подходах к первой деревне у меня щекотало под ложечкой. Мне рисовалось языческое селение с кумирнями и идолами, нечто первозданное, старозаветное, я ощущал себя Стэнли и Ливингстоном одновременно.

Дорога пошла на подъем. Показались травяные кровли. Горстка домиков — желтые стены из потопото, белесые крыши в ярком полуденном освещении…

Вот, значит, как выглядит деревня, впервые посещаемая белым человеком. Я был слегка разочарован, весьма разочарован. Предельно обыденная картина, ничего сенсационного. К тому же деревня совсем маленькая и невзрачная.

Между домами колыхалось знойное марево, ни клочка тени… Под навесом сампы я разглядел несколько темных силуэтов. Кто-то встал и вышел на солнце, встречая нас. Как будто часть тени отделилась и выросла вдруг перед нами.

— Мботе!

В моем голосе звучит нарочитая бойкость.

— Мботе, тата! — Здравствуй, отец!

Где же все люди? Обычно мы хоть детей заставали.

Нзиколи переводит мой вопрос. Нам объясняют, что часть людей занята на расчистках в лесу, другие работают в поле, а дети убежали и попрятались, завидев меня.

— Они знали, что я приду?

— Еще вчера вечером пришли люди из Кимбуту и сказали, что сюда идет мунделе — белый.

Нзиколи дергает меня за рубашку.

— Пойдем дальше, мосье.