Конго Реквием

В результате аргументы майора Морвана взяли верх, но если он предлагал тщательное расследование всего, что связано с Изабель Барер и ее прошлым психиатра, то предпочтение было отдано варианту «облава». Перевесила версия о бомже, который забрался в частный дом и напал на Одри. На данный момент никто особо не задумывался о том, какие мотивы двигали сыщицей, которая проникла (со взломом!) в дом покойницы и без всяких законных оснований устроила там обыск. Было уже не до этого. Необходимо было срочно арестовать одержимого, который к тому же украл оружие жертвы.

В этой охоте на человека роли были распределены и конкретные задачи поставлены. Лувсьен был уже перекрыт: от Порт-Марли на севере до национальной трассы 186 на западе и от департаментской трассы 913 и Сены на востоке до леса на юге, и весь сектор тщательно прочесан. Собакам дали обнюхать вещи, найденные в библиотеке. Была также поднята на ноги муниципальная полиция, члены антитеррористической бригады, полицейские в мундирах любой приписки, эскадроны передвижной жандармерии… Что касается работы на местности – опрос соседей, разговоры с торговцами, просмотр записей видеонаблюдения в квартале, – этим займутся офицеры судебной полиции Рюэй-Мальмезона, Сен-Жермен-ан-Лэ и Нантера.

У каждого на уме был бродяга-убийца, этакий Фрэнсис Хоулм[106] в поисках жертвы, с перочинным ножом в кармане, а отнюдь не цивилизованный преступник, который вполне может смешаться с толпой и украсть машину, чтобы исчезнуть. Однако были организованы и дорожные заграждения на основных артериях в округе – автострадах, национальных и департаментских дорогах… Патрули разбили на квадраты западное предместье от Версаля до Сен-Жермен-ан-Лэ. Территориальные бригады, команды наблюдения и вмешательства Национальной жандармерии пришли на подмогу – их вертолеты стояли в полной готовности. Даже речная бригада патрулировала вдоль Сены на случай, если зверь решит уходить вплавь.

Эрван утратил контроль над ситуацией. Комиссары, командиры, полковники жандармерии наводнили сад виллы, превратившийся в полевой штаб. Некоторые предлагали обратиться к свидетелям – но свидетелям чего? Другие рекомендовали проверить сводки происшествий в окрестностях, – может, добыча уже отметилась в этом районе. Что до прокурора республики, который в конце концов явился лично, он был озабочен прежде всего проблемой информирования общественности: составить сообщения для прессы, минимизировать слухи в Интернете, организовать с самого утра пресс-конференцию…

Эрван грыз удила. На его взгляд, вся эта суета была бесполезна: убийца нанес удар вчера вечером, то есть двадцать четыре часа назад, следовательно он уже далеко. Ключ к его идентификации следовало искать в прошлом Изабель Барер. Никто не вселялся самовольно в ее дом. Сама Изабель, и только она, дала приют безумцу в своих стенах. У Эрвана была и задняя мысль – Человек-гвоздь не умер, – но это предположение казалось настолько диким, что и заикаться о нем не стоило, не собрав убедительных фактов. Вообще-то, дичь могла и попасться в расставленные тенета – без денег и связей, с разрушенной психикой, по виду типичный бомж: такую птицу поймать недолго.

Прошло два часа, Рибуаз не появился. Никто не понимал, почему Эрван решительно отказывается привлечь дежурного медика и выдать ему тело. Нет, он хотел, чтобы лично Рибуаз, и никто больше, подтвердил, что смерть Одри – «свершившийся факт». А еще он рассчитывал, что тот подметит какие-нибудь детали непосредственно на месте. Эрван велел выключить прожекторы и прекратить все операции по изъятию проб, опасаясь, что избыток тепла вокруг тела ускорит разложение и помешает точной датировке смерти.

В 21 час все ответственные лица двинулись к своим машинам, пообещав созваниваться в течение ночи, Эрван согласно кивал, но ему уже было плевать: он передал эстафету комиссару из Версаля, Пьеру Сандовалю, а тот знал свое дело.

Он пожимал руки, записывал телефоны, раскланивался с собравшимися, как после барбекю. Его больше не трясло, но это было плохим знаком: началась стадия внутреннего замерзания – теряешь один градус каждые три минуты, сердце замедляется, органы больше не получают подпитки, наступает паралич или отмерзание частей тела. Эрван чувствовал себя еще хуже оттого, что как бы извне ощущал, что ночь не такая уж холодная. Враждебной была не ночь, а его собственное тело.

Вдобавок в голове угнездилась мигрень и веки горели. Вот уже два часа сад освещался только проблесковыми вспышками, галогенными лампами, световыми панелями на крышах и спецпрожекторами.

Наконец он собрал своих парней у подножия дуба, рядом с прудом, и смог приступить к организации собственной герильи. Отныне его боевые резервы сводились к Тонфа и Фавини, зато те уже были знакомы с жизнью Изабель Барер. Они смогут заново перерыть все, проверить, не был ли какой-нибудь душевнобольной выписан из одной из психушек, где она работала или лечилась, – а главное, из «Фельятинок»: Шату был всего в километре от Лувсьена.