Кони и люди

– Мы имеем возможность получить новых клиентов, если составим что-нибудь хлесткое, – сказал заведующий. – Мне очень жаль, Эд, что приходится навязывать вам эту работу в такой пакостный день, но у нас нет другого исхода. Покажите-ка юнцам, Эд, что вы умеете! Возьмитесь за дело и накатайте хлесткую рекламу, прежде чем уйти домой.

Эд устал. Но он отложил в сторону грезы о чудесном городе – о пылающем городе равнин, как он выразился, описывая якобы Чикаго, – и сел за работу.

Он задумался о сгущенном молоке, о молоке для детей – будущих граждан Чикаго, о молоке, которое даст сливки для утреннего кофе составителя рекламы, о молоке его сограждан.

В сущности, Эду хотелось выпить чего-нибудь холодненького «с огоньком», но он пытался убедить себя, что ему хочется молока. Вот почему он предался мыслям о молоке, о молоке сгущенном, о свежем молоке из-под коровы его отца, когда он, Эд, был еще мальчиком. Одним словом, его мозг пустился в плавание по молочному морю.

И вот таким образом ему удалось написать то, что у нас называется «оригинальной» рекламой.

Молочное море, по которому он плавал, превратилось мало-помалу в гору жестянок сгущенного молока – великолепная идея. Эд набросал грубый набросок иллюстрации. Широкие волнистые поля с белыми домиками фермеров. На одной стороне иллюстрации зеленые холмы, и там пасутся коровы; а на другой босоногий мальчик гонит стадо жирных коров по зеленому лугу, который все суживается в виде воронки, в самом конце которой находится банка сгущенного молока.

А под иллюстрацией подпись гласила: «Свежесть и здоровье целой долины заключены в банке сгущенного молока „Уэллс-Уитни“».

Заведующий сказал, что эта реклама – шедевр.

Лишь после этого Эд отправился домой. Он хотел немедленно приступить к описанию прекрасного города, а потому не пошел даже обедать. Он порылся в буфете и нашел там холодное мясо. Затем он налил себе стакан молока, но молоко было кислое.

– Будь оно проклято! – воскликнул он и вылил молоко в раковину.

Как Эд позже объяснил мне, он сел и пытался написать давно задуманный гимн Чикаго, но дело не клеилось. Этот последний час в конторе, поездка домой в зловонном трамвае и, наконец, вкус прокисшего молока, – все это сильно расстроило его нервы. Дело в том, что Эд – человек в высшей степени чувствительный, а тут его уравновешенная натура была выбита из колеи.

Он решил пройтись и продумать материал, но мозг отказывался работать в том направлении, куда Эд звал его.

Ему уже теперь лет под сорок. В тот вечер его мозгом овладели воспоминания юных лет, проведенных в городе, и он никак не мог их прогнать.

Как и большинство юношей, ставших мужчинами в городе, Эд пришел в Чикаго с фермы, стоявшей на краю города в степи, и, подобно всем детям фермы, он явился в город исполненный неясных грез.

Как много он жаждал совершить в Чикаго.

И что он в действительности совершил – судите сами.

Во-первых, он женился и поселился на Северной стороне Чикаго.

Чтобы описать его жизнь за годы, последовавшие за юношеством, потребовалось бы написать отдельный роман, что вовсе не входит в мои намерения.

Как бы то ни было, Эд прошел к себе в комнату – по возращении с прогулки, – но там было душно и жарко, и он не мог проникнуться идеей намеченного «шедевра».

Как тихо стало в квартире с отъездом жены и детей.

Его мозг по-прежнему был во власти воспоминаний юности.

Однажды, много лет тому назад, он, как и сейчас, вышел вечером прогуляться. Тогда его жизнь не была осложнена бременем жены и детей, и он занимал одну комнату. Но и в ту ночь его нервы были издерганы, и вдруг, почувствовав беспокойство на душе, он вышел прогуляться.

Был летний вечер. Сперва он направился к тому месту на реке, где грузят баржи, а потом в парк, в котором гуляли молодые люди с девушками.

Эд набрался смелости и заговорил с женщиной, сидевшей на скамье.

Она позволила ему сесть рядом, и так как она молчала, он начал говорить. Ночь разбудила в нем сентиментальность.

– Как трудно близко подойти к человеку, – сказал он. – А мне бы так хотелось тесно прижаться к кому-нибудь!

– Послушайте, – ответила женщина, – вы что это задумали? Смеетесь надо мной, что ли?

Эд вскочил и ушел. Он завернул в боковую улицу и начал всматриваться в высокие здания. Ему хотелось верить, что в огромных домах имеются люди, которые живут интенсивной жизнью и думают великие думы и способны на великие деяния.

– Ведь они отделены от меня одной только кирпичной стеной, – говорил он себе в ту ночь.

И вот тогда впервые в мозгу засела мысль о бутылке из-под молока.

Эд зашел во дворик, чтобы посмотреть, что делается внутри дома. Луна светила довольно ярко, и свет ее падал на подоконник и освещал ряд молочных бутылок.

При виде их он почувствовал тошноту и поспешил выйти на улицу.

Мимо него прошли мужчина с женщиной и остановились у подъезда дома. Эд подумал, что это влюбленные, и спрятался в подъезд другого дома, чтобы прислушаться к их разговору.

Пара оказалась мужем и женой; они ссорились. До слуха Эда донеслись слова женщины: