Вот здесь-то и обозначается второй момент, состоящий в том, что географически Иран выступает связующим пространством между приокеанским Левантом и циркумкаспийскими областями Великого Лимитрофа. Стратегически это значит – между американскими базами на Ближнем Востоке и теми, что уже действуют или еще должны быть развернуты западнее и восточнее Каспия. Вопрос в том, пребудет ли Иран – если воспользоваться метафорой из сферы электричества – изолятором, разделяющим и ослабляющим две опорные структуры «нового мирового порядка», или будет преобразован в соединяющий их проводник.
Здесь самое время задуматься над возможной реакцией Китая, для которого вероятность крушения Ирана и резкого усиления позиции Большого Центра на всем Среднем Востоке и в «новой» Центральной Азии могла бы обозначить двойную угрозу – ближнюю и более отдаленную. Ближняя непосредственно создавалась бы фактическим прихватом Китая в «клещи» двух структур – американской океанической мощи с востока и американских баз с запада, подступающих к Синьцзяну и Тибету. Угроза более отдаленная возникала бы из экстраполяции в среднесрочное будущее экспансии «нового мирового порядка» на Лимитрофе за последние 15 лет.
Предвидя после поражения Ирана протягивание американских баз к китайской границе несколькими цепями – из Восточной Европы через Закавказье, с Леванта через Иран и Афганистан и снова с Леванта, но уже через Иран и «новую» Центральную Азию, – руководство Китая должно было задуматься над опасностью, что рано или поздно какая-нибудь вашингтонская администрация попытается увязать решение вопроса Северной Кореи (окончательную ликвидацию «оси зла») и постановку вопроса о Северном и Западном Китае с его тюркскими, монгольскими и тибетскими элементами; что эта администрация попробует пробудить латентную часть Великого Лимитрофа и навести через нее мост между форпостами «нового порядка» в постсоветской Центральной Азии и на Корейском полуострове; короче, что американцы всерьез отнесутся к идее использовать Центральную Азию, старую и «новую», в видах поэтапного окружения Китая.
Поэтому перспектива торжества Большого Центра над Ираном (пусть на какое-то время торжества, как и в случаях с Ираком и Сербией, «ограниченного», конвенционального, «нестрашного») могла бы стать самым законным поводом к тому, чтобы Китай, до того представлявший региональную великую державу (с интересами, хотя и весьма многовекторными, но замыкающимися в Восточной Евро-Азии), самим ходом дел оказался буквально вытолкнут на поле мировой геостратегии. Он обретает жизненную заинтересованность в делах Ближнего и Ближне-Среднего Востока. В разработке контрпроекта, преследующего естественную и законную цель – не допустить окружения Поднебесной контингентами Большого Центра, – он получает импульс к перерастанию в державу мировую. Вопреки Хантингтону, смычка интересов Китая и политического ислама может возникнуть вовсе не из окказионального резонанса между столкновением китайцев с США в Юго-Восточной Азии и всплеском ненависти «правоверных» к Западу. Гораздо более естественным пунктом такой смычки должна стать стратегическая озабоченность Пекина тем, чтобы «новый мировой порядок» не взял верх над Ираном.
Важно понять, что при таком развитии событий речь пока надо было бы вести не о
Но прежде всего практическое реагирование России на подобный кризис должно ясно определиться тем уже обсуждавшимся фактом, что она смыкается с Лимитрофом по всей его протяженности. Если бы на Лимитрофе возобладали структуры, выстраиваемые инициаторами «нового порядка», последние обрели бы исключительную возможность воздействовать на политику и экономику России, а опыт 1990-х с западными вдохновителями и консультантами наших тогдашних реформ вовсе не убеждает в том, что подобное влияние было бы для страны благотворным.