Конкиста по-русски

На пятый день меня снова посетил Табиб-ага. Он снял повязку, наложенную Петровым, долго нюхал и даже попробовал на язык мазь. Потом улыбнулся и сказал по-русски: «Тоже ничего»! Приказал принести горячей воды, с помощью мокрого тёплого мотка шерсти, как мочалкой, сделал мне общий влажный массаж, аккуратно переворачивая меня сначала на правый бок, а потом обратно на спину. Остался доволен. Снова наложил тугую повязку с мазью. Попросил меня самостоятельно сесть, потом встать и снова лечь.

— Очень хорошо, Кудаш-бек! Надоест лежать — поднимайтесь, встаньте, потом снова ложитесь, — русский язык Табиб-ага был безупречен.

Повернувшись к Амангельды добавил по-туркменски:

— А ты рядом будь, смотри, чтобы не упал!

— Да, Учитель, — почтительно ответил Амангельды, — только имейте в виду: Кудаш-бек по-туркменски очень хорошо понимает!

— Вот как?! — Табиб-ага повернулся ко мне. — Рад знакомству с учёным человеком.

Разговор пошёл на туркменском. Десяток вопросов, висевших на кончике моего языка, мучили меня больше, чем сломанные рёбра. На моём месте любой европеец, включая столичного русского, выдал бы их пушечным залпом. Но я, придержав язык, только поблагодарил Табиб-ага за оказанную помощь, пригласил в гости к себе домой в Красноводск. Где-то в подсознании я догадывался, что Балкан-Байрам-бай и Амангельды уже говорили на интересующую меня тему с Табиб-ага. На Востоке не принято торопиться. Пусть прямой вопрос ещё не задан, но и ответ должен созреть, тогда он будет искренен, точен… Как августовское яблоко, упадёт в протянутые руки.

На седьмой день мои рёбра уже не беспокоили меня. Я мог спокойно дышать, вести разговор, вставать, ложиться, ходить, заботиться о себе сам, но не долго. Усталость быстро наваливалась на меня и укладывала спать. Амангельды бессменно был возле меня. По истечению двух недель положение не изменилось. Мало-помалу я начал впадать в состояние «deрression», которое было нормой моему товарищу по зиндану — доктору Джонатану Стенли, — депрессии. 

В день пятнадцатый ко мне подошёл Амангельды.

— Уважаемый, Кудаш-бек! Табиб-ага передаёт вам свой «салам» и приглашение посетить его. Мы приготовили для вас самого смирного коня, хорошее мягкое седло и носилки на всякий случай. Табиб-ага очень просит вас приехать, говорит, вы никогда не пожалеете об этом! Табиб-ага знает, что вы ещё не совсем здоровы для путешествия в горы, но убеждён, что путь обратно будет для вас значительно легче!

Действительно, отряд из шести джигитов уже ждал меня. Все шестеро — на приличных конях-дончаках, в традиционных красных шёлковых халатах, но с погонами русской армии. У каждого в положении «на грудь» короткоствольная «драгунка» Мосина. Я обернулся — на гнедого ахалтекинца садился Амангельды. На его погонах сверкнули золотом галуны младшего унтера.

— Господин ротмистр! Кара-Агачское отделение Туркменского иррегулярного полка конной милиции к выполнению поставленной задачи готово!

Я понял, Федотов зря времени не терял. Значит всё очень не так просто. Хотя… Подобное отделение ложится бременем на местный бюджет, в нашем случае — на жителей аула Кара-Агач. Если, конечно, не чрезвычайные обстоятельства…

Меня, как больного, подсадили на старого толстого мерина, осёдланного громадным мешком-чувалом, набитым овечьей шерстью. Мы двинулись в путь. Джигиты с трудом сдерживали коней. Такой аллюр — верблюжьей поступью четыре версты в час, для них был в тягость.

— Давай резвее! — я сам прибавил ходу до быстрого шага. Через час наш отряд втянулся в заросли Шайтан-щели…

* * *

15 сентября 1911 года.

— Га-гар-гла-гла! — диким гусем трижды прокричал Амангельды.

Эхо раскатом не заставило себя ждать:

— Га-гар-гла-гла!

Кара-Агачский отряд спешился в каменном мешке Шайтан-щели. В четыре руки Кудашева осторожно сняли с лошади. Он был совсем без сил.

Две жерди с набитым брезентом застланы парой одеял, поверх подвязан мешок с шерстью. Готово транспортное средство для больного, к которому и подвели под руки Кудашева, аккуратно уложили на мягкое ложе. Четверо джигитов подняли носилки, и восхождение по козьей тропе началось. Через полчаса Табиб-ага уже осматривал больного.

— Больно?

— Нет!

— Больно?

— Нет!

— Как себя чувствуешь?

— Устал, просто устал!

Пили чай из заваренных алых лепестков граната и ягод сушёной ежевики с диким мёдом. Кудашев с удовольствием съел кусок белого чурека, размоченный в козьем молоке.

— Саг бол! Саг бол! Спасибо, спасибо, Табиб-ага!

— Георгий Александрович, вы не хотите спросить, зачем я пригласил вас к себе, в это ущелье?

— Конечно, хотел, но раз я уже здесь, то вопрос неуместен. Я доверился вам, Табиб-ага!

— Вы, полицейский, не хотите задать вопрос, как меня зовут?

— Да, нет важнее имени, чем имя, данное родителями своему ребёнку. Если вы назовёте его, я буду называть вас по имени.

— За мою жизнь у меня было много имён, но в родном доме меня называли Амангельды, так же, как и моего внука.

— Не забуду, Амангельды-Ата!