Конкиста по-русски

Незнакомец несколько театрально поднял вверх и развёл в стороны руки. Представился совсем не по обычаю курдов на плохом, но вполне понятном русском языке:

— Явление третье и последнее. Как говорят русские, «лёгок на помине» — полковник Британской армии Алан Фитцджеральд Мак’Лессон собственной персоной! Примите мои аплодисменты, господин ротмистр Кудашев. За тот час, что я, дрожа от холода, смотрел ваш спектакль в щёлочку, вы сумели перевербовать одного из моих лучших фельд-командиров!

Кудашев мельком глянул на Карасакала. Лицо афшара стало серым от ужаса, глаза были широко раскрыты и, словно, остекленели.

В руках Мак’Лессона появился, невесть откуда взявшийся, «Браунинг». Не поднимая руки, выстрелил из положения «от бедра». Кудашев был уверен, что пуля свистнула у его виска. Повернулся к Карасакалу. С его головы была сбита шёлковая круглая тюбетейка. Афшар был отброшен пулей к стене. Из раны на голове на белую нательную рубаху бежала струйка крови.

— С этим — всё! — дуло «Браунинга» смотрело в лицо Кудашева. — С вами, Кудашев, разговор будет, пока потерпите.

В саклю вошли оба нукера, уверенные, что их начальник застрелил русского. Два выстрела из «Браунинга» слились в один. Один за другим нукеры рухнули оземь на пороге сакли.

 — Вот теперь можно и поговорить. Мне не нужны ни свидетели, ни неверные наёмники, — Мак’Лессон смотрел в глаза Кудашева взглядом питона, наметившего себе добычу.

— Вы, господин ротмистр Кудашев Александр Георгиевич в пятый раз встаёте на моём пути. В пятый раз разрушаете мои планы. В пятый раз уничтожаете моих людей. Но с сегодняшнего дня вы сами будете моим человеком!

Обращаясь к Кудашеву, Мак’Лессон держал над головой в вытянутой правой руке патрон от «Браунинга». Ловко перебирая пальцами, Мак’Лессон заставлял патрон змейкой перемещаться между пальцами. Сверкающий латунный патрон, двигаясь, словно живой, от большого пальца к мизинцу и обратно, невольно фиксировал на себе взгляд Кудашева. Монотонный голос британца, словно шум дождя, наводил дремоту. Кудашев зевнул, у него смыкались веки, он отчаянно боролся со сном, пытаясь запомнить, всё, что говорил англичанин. Шум дождя сменился каменной осыпью. Снова, как когда-то давно, Кудашев пытается выбраться из-под каменной лавины. Высоко в небо уходит воронка гранитных окатышей и щебня, всё глубже и глубже засасывает горячий песок его сознание…

И вдруг, как когда-то давно, в невесть какие счастливые времена, Кудашев услышал чей-то очень знакомый, родной, но ещё не узнанный голос:

— «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют её. Если бы кто давал всё богатство дома своего за любовь, то он был бы отвергнут с презрением».

Каменный дождь прекратился. Медленно стихал шум в ушах, уходила головная боль.

— «Положи меня, как печать, на сердце твоё, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы её — стрелы огненные».

— Лена! Леночка! — вспомнил Кудашев. Открыл глаза.

Мак’Лессон продолжал свой речитатив, держа над головой патрон:

— Эк! До! Тин! Чар! Панч!— казалось, он сам уже вошёл в транс. — Чхе! Сат!

— Мистер Мак’Лессон! — окликнул англичанина Кудашев по-английски. — Не могли бы вы для разнообразия перейти с хинду на латынь: прима, секунда, терция, кварта?!

— Что-что? — Мак’Лессон пришёл в себя, увидел синие глаза Кудашева совсем близко: око к оку.

— Ничего, проверка слуха!

Кудашев легонько коснулся правой рукой живота британца и с силой вогнал ему в солнечное сплетение все четыре пальца.

Мак’Лессон без звука рухнул рядом со своими жертвами, Скорчился, поджав подергивающиеся ноги к подбородку.

Кудашев протянул руку к оброненному «Браунингу», подцепил одним мизинцем за спусковую скобу. Сунул пистолет в планшет. Вернулся к британцу с верёвкой, которой ещё недавно был связан сам. Не церемонясь, перевернул содрогающееся тело на живот и крепко связал морскими узлами руки в двух местах — в локтях и в запястьях, особо не перетягивая. Ещё отсохнут! Потом таким же приёмом связал ноги и подтянул к связанным рукам.

От догоревшего очага послышался стон. Кудашев обернулся. Стонал Карасакал. Он пытался приподняться. Со стонами трогал рукой рану на голове. Живой! Ну, ночь чудес!

Первым делом — убрать от раненого оружие. Винтовка Бердана, старый капсюльный морской Кольт, сабля, кинжал. Что ещё? Засапожный нож! Вроде все.

Теперь посмотрим рану. Чудеса! Пулей вырвана с черепа полоска кожи вместе с волосами. Осторожно вернём её на место. Прижмём! Плоть, пока она ещё живая, схватывается сама.

Карасакал застонал, засучил ногами, вцепился руками в руки Кудашева.

— Лежать, тихо лежать! Не дёргаться!

Карасакал подчинился. В сакле не нашлось другого перевязочного материала кроме полотняной нательной рубахи самого Кудашева.